РәСӘй халыҡтары телдәре диалектологияһының КӨНҮҘӘк мәСЬӘЛӘЛӘре XVIII бөтә Рәсәй фәнни конференция материалдары
жүктеу/скачать 2,67 Mb. Pdf көрінісі
|
Dialectology-2018
| . гоьлентки
, ср. ног. коьлетки «тень»), неизвестный другим кумыкским диалектам и говорам, хотя сужение губных гласных отмечается в основном в терском, кайтагском и подгорном диалектах, редко встречаясь в хасавюртовском и буйнакском диалектах, легших в основу литературного языка. При этом Н.Х. Ольмесов [1997:58] обращает внимание на закономерный, с некоторыми исключениями, характер сужения в чувашском, татарском и башкирском языках. В первом из них он завершается в ХIV – ХV вв. [СИГТЯ , 2002, 683]. В татарском и башкирском, в которых данный процесс сочетается с расширением и включает и нелабиализованные гласные, интерпретируется как «преломление гласных», которое началось с гласных среднего подъема * o > u и * ö > ü примерно в то же время – в ХV в. [Дыбо, Норманская 2013, 8-9, 32]. Также не присущее другим кумыкским диалектам и говорам в отношении редукции узкого нелабиального гласного первого слога [Ольмесов , 1997, 254] кизляр. блязик «запястье» (кум. лит. билезик «браслет») с расширением (ср. кизляр. мыяма – кум. лит. мияма «паук» пратюркского уровня [СИГТЯ , 2006: 184]) последующего, что наблюдается в лишь ограниченном числе слов хасавюртовского говора [см. Ольмесов 1997, 254], поддерживается практически аналогичными по звучанию тат., башк. бĭлǝзĭк тоже обще-, межтюрк. характера [ЭСТЯ , 1978 , 143-144]. Наблюдаемая здесь редукция, характерная для чувашского, уральской (поволжской) и канглыйской (кыпчакско-ногайской) подгрупп кыпчакских языков [СИГТЯ, 2006, 224] и датируемая древнебулгарским временем до прихода булгар в Поволжье, т.е. с рубежа новой эры до IХ в. н.э., в кыпчакских языках, носители которых были ассимилированы булгарами после своего прихода в Волжскую Булгарию в период Золотой Орды, могла развиться не ранее второй половины ХIII и не позже середины ХV в. Примерно к началу новочувашского времени, т.е. после ХV в., относится ее развитие и в чувашском языке [см. Ср.-ист. гр. ТЯ 2002, 255-256, 681, 686-687]. В терском диалекте, особенно в рассматриваемом кизлярском говоре, в наибольшей степени распространена делабиализация широких и узких гласных, частично известная в некоторых говорах хасавюртовского диалекта. Как следствие, употребление негубных 44 преобладает в терском и вышеупомянутых кайтагском и подгорном диалектах, объясняясь в последних двух неразвитостью губных передних [оь] и [уь] и ограниченным их употреблением. Переход губных в негубные, как правило, в большинстве случаев осуществляется после первого слога. Причем в кизлярском говоре [у] и [уь] за первым слогом систематически заменяется негубными [ы] и [и], но в бораганском говоре эта замена носит спорадический характер [Ольмесов , 1997, 70-78]. Считается, что лабиализация и делабиализация , которые распространены в терском, подгорном и кайтагском диалектах, носит ареальный характер и поддерживается территориально близкими говорам и карачаево-балкарского, ногайского и азербайджанского языков [Ольмесов , 1997, 78]. Однако вместе с тем делабиализация имела место в истории ареально отдаленных чувашского и караимского языков, мишарского диалекта татарского языка и касимовского говора, носители которого также являются мишарями. Кроме того, мишарский с кумыкским сближает полная делабиализация о и оь , которая присуща вышеупомянутым архаическим кумыкским диалектам – терскому и кайтагскому [Гусейнов , 2010, 88]. Не исключено, что рассматриваемая черта могла возникнуть и в новочувашском языке (см. выше) после окончания среднечувашской эпохи к ХIV – ХV вв., когда началась последняя значительная перестройка вокализма [СИГТЯ , 2002, 686-687]. Что касается караимского языка, то известно достаточно авторитетное мнение Н.А. Баскакова [1974, 6], согласно которому «караимы входили в булгаро-хазарский, узо-печенежский и только позже – в кипчакско-половецкий племенной союз с господствующим кыпчакским языком». Кроме того, мишарский диалект с фонетической точки зрения сближается с кумыкским языком наличием анлаутного й- , известным и другим куманским языкам, кроме карачаево- балкарского и иных татарских диалектов, за исключением мишарского. Рассматриваемая черта могла быть привнесена на север от нынешнего региона проживания носителей рассматриваемого говора. При этом следует принять во внимание, что будущие носители мишарского диалекта (ср. их самоназвание мажар, маджар, мажгар ) татарского языка могли продвинуться в XIV в. из одной из областей своего первоначального проживания – Борган–Маджар, в районе нынешней исторической локализации носителей рассматриваемого говора, в Поочье, в район Мещеры, которая вошла в середине ХVв. в Касимовское ханство. Здесь они стали известны под названием « можар », а затем мишар [Гусейнов , 2011, 33-34]. Не исключено, что под влиянием произносительных навыков древних носителей данного говора, т.е. брагунцев-маджар, в ареально смежном с ним с недавних времен ингушском языке могли развиться процессы делабиализации и депалатализации [см. Имнайшвили 1977, 109], присущие рассматриваемому говору. Их анализ составит дальнейшую цель работы автора. жүктеу/скачать 2,67 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|