Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Глава 2. Автопереводы и комментарии к художественным текстам в творчестве В.В. Набокова

Джеймс Джойс

1. Характеристики идиостиля В.В. Набокова

Авторская индивидуальность всегда является неотъемлемой частью художественного произведения. Писатель-билингв (как в случае с В.В. Набоковым), владея двумя языковыми системами, расширяющими сознание языковой личности, представляет собой первичную и вторичную языковую личность.

Лингвистическая персонология исследует языковую личность, которая обладает речевым паспортом и языковым идиостилем (индивидуальным стилем автора). В.И. Карасик говорит о первом как о «совокупности тех коммуникативных особенностей личности, которые и делают эту личность уникальной» (или, по меньшей мере, узнаваемой), а идиостиль, в свою очередь, есть «выбор говорящим тех или иных средств общения» [Карасик, 2002, с. 11].

«Индивидуальный стиль – это «система эстетически-творческого подбора, осмысления и расположения разных речевых элементов» [Виноградов, 1959, с. 35]. Осознанный выбор средств является характерной чертой идиостиля, в отличие от идиолекта. Последний является вариантом языка, который использует один человек, определенным подбором слов и грамматических конструкций, которые языковая личность употребляет неосознанно. Осознанность идиостиля представляет научный интерес, в особенности в письменной речи билингва. Скажем, что мы не разводим идиостиль В.В. Набокова на русский и английский варианты в связи с тем, что наше исследование базируется на оригинальных рассказах и их

автопереводах; и те и другие в равной степени отражают основные характеристики индивидуальной манеры указанного писателя. Уникальность идиостиля проявляется в индивидуальности автора, в его освоении художественного времени [Николина, 2003].

В теории художественной литературы различие между идиостилем и идиолектом в целом состоит в следующем. Под идиолектом определенного автора понимается вся совокупность созданных им текстов в исходной хронологической последовательности (или последовательности, санкционированной самим автором, если тексты подвергались переработке). Под идиостилем же понимается совокупность глубинных текстопорождающих доминант и констант определенного автора, которые определили появление этих текстов именно в такой последовательности. Дж. Катфорд говорит о маркерах идиолекта (частое употребляемых определенных лексических элементах). «Необычные словосочетания также иногда рассматривают как идиолектальные. Случается, что автор наделяет героя идиолектальными признаками, которые должны быть учтены при переводе» [Катфорд, 2004, с. 168].

Терминологически понятие «идиостиль» имеет ряд сходных терминов, таких как «идиолект», «речевой портрет» и др. Ученые находят различия между указанными явлениями, и единого термина нет. Так, В.В. Виноградов под идиолектом понимает «совокупность формальных и стилистических особенностей, свойственных речи отдельного носителя данного языка»; идиостиль в его понимании, это – «специфические речевые особенности данного носителя языка» [Виноградов 1990, с. 171]. Мы разводим данные понятия: сущностью идиостиля является определенная цель, а идиолект – общее проявление. Говоря об индивидуальном стиле писателя, имеем в виду не только художественное языковое воплощение, но и посредством этого выраженный определенный взгляд писателя на окружающую действительность.

По словам И.Р. Гальперина, понятие «стиль» в настоящее время принято трактовать по-разному, например, в качестве соотношения мысли и ее выражения, индивидуальной манеры создания текстов и т.д. [Гальперин, 1981, с. 11]. Все указанные аспекты относятся к исследуемому вопросу, анализируемые тексты – результат кропотливой подборки нужного слова, фразы, контекста по ряду критериев (например, фонетически, лексически, стилистически), «облачения» мысли в нужное «одеяние».

Л.Г. Бабенко описывает процесс литературной коммуникации как

«взаимодействие» автора (адресанта) с читателем (адресатом) – первый использует определенный пласт языковых средств (идиостиль писателя), адресат декодирует (иногда не в полной мере) заложенный посыл [Бабенко, 2005, с. 14]. Все многообразные составляющие идиостиля В.В. Набокова можно рассмотреть и с точки зрения читателя, а именно внимательного и чуткого читателя, готового к прекрасным открытиям, ярким образам, к вдохновению и прочувствованию всех описанных нюансов. «Хороший читатель тот, кто располагает воображением, памятью, словарем и художественным вкусом» – говорил сам В.В. Набоков [Набоков, 1998, с. 28].

Если говорить о писателе, то данная языковая личность является

«носителем элитарной речевой культуры применительно к литературной норме». Такая личность нестандартна, она «объединяет в себе ―верхи‖ и

В предисловии книги «Лекции по русской литературе» В.В. Набокова (они были прочитанные им американским студентам во время его преподавательской деятельности) редактор Ф. Бауэрс дает высокую оценку стилю писателя, комментируя создание книги. Он просит обратить внимание на тот факт, что книга напечатана по рукописным лекциям писателя и

«никоим образом не является воплощением слога и синтаксиса Набокова (как это, безусловно, было бы, если бы он сам готовил книгу к печати), ибо существует заметная разница между общим стилем этих аудиторных записей и блестящим языком нескольких опубликованных набоковских лекций» [Набоков, 2012, с. 20]. Данное высказывание выражает главную идею об особенности оформления мысли В.В. Набоковым – его особой лексической и синтаксической канве повествования лекций и, безусловно, художественных произведений.

―I am not a postman, I do not carry messages‖ («я не почтальон, я не доставляю сообщения/ идеи»), – любил говорить В.В. Набоков; «целью его творчества было давать читателю эстетическое наслаждение» [Дюбанкова, 2008, с. 7]. Данное целеполагание прослеживается в каждом произведении писателя; его идиостиль изобилует различными художественными приемами, призванными выполнить основную функцию литературы – эстетическую.

О.Н. Дюбанкова поясняет, что негативная перцепция произведений автора возможна из-за непонимания; высказываются претензии к его языку («якобы холодному, слишком изысканному, заумному, иными словами непонятному») [Дюбанкова, 2008, с. 7]. Литературный язык В.В. Набокова столь насыщен, что такое чтение требует полного погружения, ментальной работы по выуживанию смыслов, разгадыванию каламбуров, включения фантазии читателя для изображения точной картины, представленной автором.

Интересным считаем заметку в письме общественного деятеля И.И. Фондаминского: «<…> Нельзя давать больше 50 стр. Сирина – это чтение не для всех» [Мельников, 2013, с. 30]. Другими словами, без знания лингвокультуры, в рамках которой ведется повествование, нельзя до конца понять все тонкости мастерства писателя; аллюзии к известным и даже незначительным явлениям действительности, зашифрованные загадки, использование неожиданных конструкций и замысловатых образов требуют постоянного вдумчивого присутствия читателя.

Мы рассмотрели критические замечания по поводу художественного мастерства В.В. Набокова на материале книги Н. Мельникова «Портрет без сходства», составленной из писем и дневников современников исследуемого писателя. С учетом изученного критику художественного творчества В.В. Набокова можно разделить на три категории (по критерию одобрения/ неодобрения манеры повествования): полное принятие и одобрение; полярное мнение и полное порицание. Анализ критики показал, что с начала творческой деятельности писателя (1920-е гг.) количество отзывов первой категории превышало остальные и прогрессия с годами росла. Данный факт представляется нам ожидаемым, так как мастерство писателя крепло, идиостиль оттачивался, все больше приобретая уникальность и узнаваемость. Приведем наиболее яркие примеры первый категории критиков:

И. И. Фондаминский в 1929 г. писал о В.В. Набокове (Сирине на тот момент, псевдоним сохранялся до приезда в Америку): «Сирин человек культурный и серьезно относящийся к своим писаниям. Я еще не чувствую размера его таланта, но мастерство большое» [Мельников, 2013, с. 24]. Петр Бицилли в 1939 г. писал: «У него ведь все – аллегории. Но все же – изумительно по мастерству речи и чему-то, что захватывает» [Там же, с. 45]. Зинаида Шкловская в 1942 г.: «Как он остроумен, оригинален, жив, умен, интересен, после него тошно читать что-нибудь другое. <…> Ведь Сирина нужно понимать и читать меж строк, чувствовать, проникнуть и вдыхать ту атмосферу, которой он окружает свои произведения» [Там же, с. 52]. «Сирин умен и знает, что для писателя нет большей беды, как очутиться вне стихии родного языка. Поэтому он создал свой особый язык – «конденсированный»– правильный, но нарочито выхолощенный, если хотите «лабораторный», но в нем есть своя прелесть – с точки зрения правильности, я думаю, не к чему придраться, но это язык, если хотите, «мертвый», но такой высокой языковой культуры, что невольно им любуешься, ибо это все же мастерство». Так писал в 1942 г. Альфред Бем [Там же, с. 52]. Суммируя приведенные высказывания, отметим основные качества, присущие идиостилю В.В.

Набокова: живой ум и культура, мастерство подачи, аллегоричность, особый слог, требующий вдумчивости . Все они находят подтверждение через анализ рассказов, приведенный ниже.

Амбивалентная оценка более редкая: «Рассказ ―Порт‖ – о русских пишет почти как иностранец. <…> Он умеет заинтересовать и держать внимание. Фокусник сидит в нем, недаром так хорошо он изобразил его в

«Картофельном эльфе». Второй рассказ «Письмо в Россию» – хорошо, но пишет он о пустяках». Из дневника Веры Буниной 1929 г. «Очень талантлив, но чересчур много мелочей и кроме того есть кое-что неприятное. А все-таки никого из молодых с ним сравнить нельзя!» (из дневника Галины Кузнецовой 1929 г.). «Не знает одного – России, но при его культурности, европеизме, он и без нее станет большим писателем» (из дневника Веры Буниной 1929 г.) [Мельников, 2013, с. 25].

Открытой неприязни меньше, чем в предыдущих критериях: многие критики В.В. Набокова рассматривали творчество писателя вне русской традиции. Автора часто критиковали за «вымысел и избыток изощренной фантазии» [Давыдов, 2004, с. 29].

Мы полагаем, что для объективной оценки литературного языка писателя, пользующегося вторым неродным языком, необходимо учитывать, в первую очередь, мнение носителей языка. В связи с этим приведем два полярных примера относительно языковых возможностей исследуемого писателя: в своем письме к хорошему другу, критику и писателю Эдмунду Уилсону В.В. Набоков в начале своего пребывания в Америке писал, что после прочтения сим стихов в каком-то женском клубе одна представительница подошла к нему со словами: «Больше всего мне понравился ваш ломаный английский» [Набоков, 2013, с. 131]. Правда, уже через год в другом письме писатель делился новостью о том, что из общества

«За чистоту речи» пришло письмо с просьбой о согласии автора, т.е. В.В. Набокова, разрешить использование отрывка одного из рассказов, а именно «Мадемуазель О» в их учебнике. Писатель в своей манере

прокомментировал эту новость: «Похоже, у моего английского голубка оперились лапки и грудь стала как у оперного солиста». Речь идет о словесной игре: «pidgin English» (пиджин, упрощенный язык) и «pigeon» (голубь) [Набоков, 2013, с. 137].

Критика творчества В.В. Набокова показала, что становление идиостиля писателя было долгим процессом: оттачивалось мастерство повествования вначале на русском языке, а после 1940-х гг. – на английском. Возросшая похвала и интерес с течением времени свидетельствуют о мастерстве автора с точки зрения обеих лингвокультур и мировой литературы в целом.

Наше исследование основано на рассмотрении рассказов В.В. Набокова, их автопереводе, а также комментариев, выполненных самим автором.

«Воображение без знания ведет лишь на задворки примитивного искусства, к каракулям ребенка на заборе или речам безумца на рыночной площади. Искусство простым не бывает» [Набоков, 1964]. Так высказался в своем интервью В.В. Набоков, и эта мысль, по-нашему мнению, отражает суть всего творчества исследуемого писателя – знание вопроса в совокупности с творческим воображением дают сложный, эстетически наполненный продукт.

Идиостиль В.В. Набокова уникален в связи с необычным творческим путем автора – первую половину своей творческой карьеры он писал на русском языке, и характерный стиль сформировался именно в этот период, затем был выбран английский язык. Таким образом, можно говорить об индивидуальном билингвизме. Более того, творческая деятельность писателя началась с поэзии, но проза стала доминантным жанром, все же не утратившим поэтической составляющей.

Е.К. Черничкина говорит о том, что сознание в коммуникации является наиважнейшим аспектом. Человек, познавая окружающую действительность, формирует образы в голове всех явлений и предметов действительности [Черничкина, 2007, с. 14]. Две лингвокультуры, соответственно, накладывают особый отпечаток на перцепцию мира, что отражается в

творчестве писателя-билингва и его идиостиле. Отсутствие интерференции говорит о мастерском владении двумя лингвокультурами.

«Предпосылки двуязычия возникли еще в детстве – первые слова были произнесены, прочитаны по-английски. В ―Других берегах‖ В.В. Набоков вспоминает, как отец, страстный англофил, вдруг со смущением заметил, что пятилетний мальчик, окруженный гувернерами-англичанами, с трудом изъясняется и вовсе не читает по-русски. В систему воспитания были внесены необходимые коррективы, но английский уже необратимо вошел в кровь будущего писателя» [Анастасьев, 1990, с. 20]. Мы убеждены, что раннее двуязычие сказалось на образе мыслей будущего писателя, расширив горизонт его мировоззрения.

«Я так и не смог как следует втолковать некоторым из студентов моих литературных классов основы хорошего чтения – то, что вы читаете книгу истинного художника не сердцем (сердце – на редкость тупой читатель) и не столько умом, сколько умом и позвоночником. ―Дамы и господа, трепет в позвоночнике – именно он по-настоящему говорит вам, что автор чувствовал и хотел, чтобы почувствовали вы‖» [Набоков, 1964]. В данном высказывании писатель обращается к читателю и направляет его на правильную перцепцию литературы – «прочувствование» написанного и осознание его должны быть результатом взаимодействия творца и адресата.

Для наглядности, а также с целью определения превалирующих троп в лингвокреативном пространстве В.В. Набокова был произведен подсчет стилистических средств и выстроена шкала по уменьшению. На первом месте по частотности употребления находится метафора (21 % из 100 %), промежуточную позицию занимают аллитерация, окказионализмы, эпитеты, асиндетон и некоторые другие. Наименьшее количество примеров было отмечено в отношении метонимии (7 %).

В ходе исследования были выделены следующие отличительные особенности индивидуального стиля В.В. Набокова (мы используем

аббревиатуры ИТ/ ИЯ (исходные текст/ язык) и ПТ/ ПЯ (переводные текст/ язык)):

1. 
   Сложная литературная техника.
   

• 
  Аллюзии.
  

• 
  Концентрированность высказанной мысли.
  

Сложная литературная техника писателя может быть объяснена различными причинами: неразделенностью поэзии и прозы, знанием трех языков в совершенстве, начитанностью и др. Сам же мастер так характеризовал свой идиостиль, переехав в Америку: «я бы хотел, чтобы вы ощутили разницу между нескладной конструкцией (что плохо) и некой особой – как бы сказать – извилистостью, каковая есть мой стиль и которая только на первый взгляд может показаться нескладной и неясной. Почему бы

читателю время от времени не перечитать фразу? Это ему не повредит» [Бойд, 2010, с. 150].

Приведем примеры насыщенности и иллюстративности набоковских строк: «В этом спокойном германском городе, где воздух был чуть матовый, и на реке вот уже восьмой век поперечная зыбь слегка тушевала отраженный собор, Вагнера давали с прохладцей, со вкусом, музыкой накармливали до отвалу»; «лучевой размах паутины в телеграфных проволоках, унизанных бисером тумана»; «легкие, смеющиеся руки»,

2. 
   Эксперимент сочетания слов/ нетипичные сочетания.
   

«Наиболее ярким способом лексико-семантической креативности является необычная сочетаемость слов – от нестандартных авторских эпитетов до катахрезы, сочетания семантически принципиально несопрягаемых слов» для достижения точности через художественную образность [Карасик, 2002, c. 61]. Данному высказыванию приведем пример из рассказа «Облако, озеро, башня», где в связи в идеей тройственности,

пронизывающей весь текст, есть необычное выражение: «На той стороне [озера], на холме, густо облепленном древесной зеленью (которая тем поэтичнее, чем темнее), высилась прямо из дактиля в дактиль старинная черная башня. Таких, разумеется, видов в средней Европе сколько угодно, но именно, именно этот, по невыразимой и неповторимой согласованности его трех главных частей …». Подсказки числа 3 автор зашифровал в трехдольном стихотворном размере, и данный образец является апогеем всех

«тройных» примеров, сокрытых: в названии (притом оба первых слова трехсложные), во фразах «минуты на три он все-таки опоздал», «вагончике сугубо-третьего класса», «пятно на платформе, вишневая косточка, окурок

• 
  вот этих трех штучек», «У него было с собой: любимый огурец из русской лавки, булка и три яйца».
  

Ю. Боденштайн отмечает точность при выборе слова, желание подобрать «свежую» фразу, экспериментаторскую потребность для создания оригинального текста (―With the exactingness of the expert and the urgency of the devotee, Nabokov is constantly in pursuit of freshness and precision. He is an addicted experimenter with words‖) [Bodenstein, 1977, р. 17].

3. 
   Предельная точность художественного выражения.
   

• 
  Аллитерация, ономатопея.
  

В романе «Дар» В.В. Набоков говорит о синестезии (то есть способности видеть буквы в определенном свете), которая была ему самому свойственна и которая, по-нашему убеждению, повлияла на столь чуткое отношение к словам, результатом чему явилась склонность к аллитерации и ассонансу как стилистическим приемам. Приведем пример: «различные, многочисленные "а" на тех четырех языках, которыми владею, вижу едва ли не в стольких же тонах – от лаково-черных до занозисто серых – сколько представляю себе сортов поделочного дерева. Рекомендую вам мое розовое фланелевое "м". <…>Если бы у меня были под рукой краски, я бы вам так смешал siennebrulee и сепию, что получился бы цвет гутаперчевого "ч"; и вы бы оценили мое сияющее "с", если я мог бы вам насыпать в горсть тех светлых сапфиров, которые я ребенком трогал, дрожа и не понимая, когда

Желание автора «облачить» ту или иную мысль в нужные «одежды», графическая составляющая слова, имеет большое значение, потому в рассказах писателя так много аллитераций, ассонансов. Всегда есть место языковому эксперименту. У автора при составлении художественного текста идея получает свою оформленность.

• 
  Любовь к деталям, прорисовка образов.
  

в равной степени жаловался русский и англоязычный читатель на обилие слов, за смыслом которых приходится лезть в словарь. … Набоков часто насмехался над русским подслеповатым писателем, не знающим различия между осой и шмелем, осину и березу называющим деревом. Усредненность противна Набокову, потому что топчется на уже вытоптанном пятачке» [Шульман 1997, с. 301].

―The thought which only seemed naked was but pleading for the clothes it wore to become visible, while the words lurking a far were not empty shells as they seemed, but were only waiting for the thought they already concealed to set them a flame and in motion‖(«Мысль, нагая с виду, нуждающаяся в одеянии, чтобы появиться на свет, тогда как слова, остающиеся вдалеке незамеченными, не были пустыми ракушками, как казалось, а ждали нужной мысли, которую они скрывали, чтобы дать им жизнь») (Реальная жизнь Себастьяна Найта) [Bodenstein, 1977, р. 20]. Таким образом, можно описать весь процесс создания текстов В.В. Набоковым – мастера точной передачи задуманного.

В.В. Набоков полагал, что в писателе живут рассказчик, учитель и волшебник. Последний является главным для крупного писателя, так как он может мгновенно оживить любую деталь в новом мире вымысла (Цит. по: [Бойд, 2010, с. 208]). Наше исследование подтверждает это замечание, так как мастерство художественного слова В.В. Набокова, признанного классика обеих лингвокультур, выражается в детализации каждого отрезка произведения.

Приведем наиболее показательные случаи набоковской детализации:

«Песком, будто рыжей корицей, усыпан был ледок, облепивший ступени крыльца, а с выступа крыши, остриями вниз, свисали толстые сосули, сквозящие зеленоватой синевой» (―The reddish sand providently sprinkled on the ice coating the porch steps resembled cinnamon, and thick icicles shot with greenish blue hung from the eaves‖) («Рождество»); «Синяя сырость оврага. Воспоминание любви, переодетое лугом. Перистые облака, вроде небесных борзых.» (―The blue dampness of a ravine. A memory of love, disguised as a

meadow. Wispy clouds—grey hounds of heaven.‖) («Облако, озеро, башня»). Сравнения, метафоры, подробное описание мельчайших объектов, цвета – все призвано служить общей цели точного художественного повествования.

4. 
   Эмоциональное воздействие на читателя.
   

«Главное задание писателя – воздействовать на читателя эмоционально» писал в 1929 г. Карл Гершельман [Мельников, 2013, с. 45]. Данное высказывание в полной мере подтверждает наше убеждение, что цель набоковского творчества состоит, главным образом, в создании яркой, неповторимой художественности.

Если говорить о переводе, то он, в том числе, прослеживается и доказывает авторский идиостиль, а именно создание эмоционально- заряженной ситуации.

Сам автор высказал мысль, что «буквальный перевод» – истинный перевод, результат учета прямого и скрытого смыслов оригинала. «Это семантически точная интерпретация, не обязательно лексическая (относящаяся к передаче значения слова, взятого вне контекста) или структурная (следующая грамматическому порядку слов в тексте). Другими словами, перевод может быть и часто бывает лексическим и структурным, но буквальным он станет лишь при точном воспроизведении контекста, когда

переданы тончайшие нюансы и интонация текста оригинала» [Набоков, 1998, с. 555].

5. 
   Стилистические средства.
   

Каламбурность, использование различных тропов (метафоры, аллюзии, асиндетон/ полисиндетон) – все это призвано нарисовать детальные образы, рожденные фантазией и воспоминаниями писателя.

Для творчества исследуемого автора характерно использование разнообразных лексических средств и семантико-синтаксических структур.

«Набоковские тексты – это, прежде всего, игровые тексты, составленные из необычных языковых приемов, словесных узоров, призванные, казалось бы, лишь ошарашить, удивить и запутать читателя. Но на самом деле словесные приемы писателя – это не столько внешний признак стиля, сколько стремление выявить новые потенциалы слова, а также своеобразный способ познания и осмысления мира» [Стрельникова, 2000, с. 117].

Приведем некоторые примеры:

Игра слов: «берлинское лето находилось в полном разливе (вторую неделю было сыро, холодно, обидно за все зеленевшее зря, и только воробьи не унывали)» (―The Berlin summer was in full flood (it was the second week of damp and cold, so that it was a pity to look at every thing which had turned green in vain, and only the sparrows kept cheerful)‖) – выражение «в полном разливе» нетипично, отсылка идет на постоянные дожди и сохраняющуюся влагу

(«Озеро, облако, башня»). «Мордастое лицо всех надувшего финансиста» (―mug of a financier who had bamboozled everyone‖) – отлично подобранное слово в английском варианте ―mug‖ может иметь не только значение

«морда», но и «балбес», «лопух» или «грабитель» («Картофельный эльф»).

Стилистическая система писателя преимущественно базируется на метафоризации. Примеры предложений с метафорами составляют 21 %, что является наибольшим во всем корпусе примеров.

Сам В.В. Набоков сказал об этом таким образом: «<…> многое пересекается в наших концепциях сегодняшней прозы и поэзии. Бамбуковый мостик между ними – метафора» [Набоков, 1964].

Приведем примеры самых образных метафор: «Тень калитки ломаным решетом хлынула к нему с панели, опутала ему ноги» («Возвращение Чорба»); «Он вошел с нею в дом, пегий, двухэтажный, с прищуренным окном под выпуклым черепичным веком» (―Vasiliy Ivanovich accompanied the dog into the house, a piebald two-storied dwelling with a winking window beneath a convex tiled eyelid‖) («Облако, озеро, башня»); «заглянула в лицо маленьким часам» (―she consulted a small clock‖) («Звонок»); ярких эпитетов «рыхлая улыбка»,

«подслеповатый дом» («Возвращение Чорба»). Количество эпитетов составило 13 %. Все приведенные примеры своим ядром имеют сравнение одушевленного и неживого миров – потусторонности, что также прослеживается в произведениях В.В. Набокова.

Е.Г. Иващенко называет вышеописанную черту поэтического текста, как

«неполная определенность», «которая особенно характерна лирике, где предметы очерчены лишь несколькими штрихами» [Иващенко, 2004, с. 16].

Все проанализированные рассказы стилистически богаты, на примере одного из них подробнее остановимся на основных характеристиках. В рассказе «Облако, озеро, башня» – пример насыщенной стилистики. Главный герой Василий Иванович, отправляясь в увеселительную поездку, видит и наслаждается прекрасным пейзажем с озером, облаком, отраженным в нем, и башней на берегу. Красота этого места так потрясает героя, что он желает все

бросить и остаться там навсегда. В.В. Набоков весь рассказ наполнил различными экспрессивными средствами: аллитерациями: «до пяти пополудни пылили по шоссе», метафорами: «Утро поднялось пасмурное, но теплое, парное, с внутренним солнцем. Безумно быстро неслась плохо выглаженная тень вагона по травяному скату, где цветы сливались в цветные строки. Шлагбаум: ждет велосипедист, опираясь одной ногой на землю. Деревья появлялись партиями и отдельно, поворачивались равнодушно и плавно, показывая новые моды и т.д.» и другими приемами.

• 
  Окказионализмы.
  

Каждый автор в той или иной степени создает новые элементы языка, появляются окказионализмы. Этот процесс Б.А. Серебренников связывает с лингвокреативным мышлением, при котором человек творит новое на основе реалий жизни и имеющихся ресурсов в языке (Приводится по: [Ильинова, 2009, с. 231]).

―Those pigeons, you know, went flying around the queen. She shoo-flied them but kept smiling out of politeness‖ («И, знаешь, эти самые голуби стали летать вокруг королевы. Она от них отмахивалась и улыбалась из вежливости») (слова ―shoo-flied‖ не существует, слово ―shoo‖ – «кыш», и

обычно используется слово «отгонять» с окончанием ―shoo-away‖ – в ПТ окказионализм) («Картофельный эльф»).

6. 
   Темы, связанные с Россией.
   

• 
  Биографические заметки.
  

«проходил его сын, ловким взмахом сачка срывал бабочку, севшую на перила. При тусклом свете лампы шелком отливали под стеклом ровные ряды бабочек, вон на этом столе, сын расправлял свою поимку, пробивал мохнатую спинку черной булавкой, втыкал бабочку в пробковую щель меж раздвижных дощечек, распластывал, закреплял полосами бумаги еще свежие, мягкие крылья»; «Сегодня – первый экземпляр траурницы» (―Saw a fresh specimen of the Camberwell Beauty today‖) («Рождество»). «Матерой клоп ужасен, но есть известная грация в движении шелковистой лепизмы» (―A mature bedbug is awful, but there is a certain grace in the motions of silky silver fish‖) («Облако, озеро, башня»); упоминание видов насекомых: «я подумал о тех очень легких бабочках, которые вылупляются из громоздких, мохнатых коконов» (―I thought of those delicate moths that hatch from bulky shaggy cocoons‖) («Ужас»); «Ночная бабочка металась по потолку, чокаясь со своей тенью» (―A moth dashed about the ceiling, hobnobbing with its shadow‖) («Облако, озеро, башня»).

Данные многочисленные примеры свидетельствуют о важной для В.В. Набокова теме лепидоптерологии, которой он серьезно занимался помимо писательской деятельности и открыл даже несколько новых видов бабочек, названных в последствии в его честь.

• 
  Упоминание (прямое или косвенное) России.
  

заряженных слов русскоязычной действительности): «Пожилой почтовый чиновник <…> тотчас сообщил, что бывал в России и знает немножко по- русски, например, «пацлуй», да так подмигнул, вспоминая проказы в Царицыне, что его толстая жена набросала в воздухе начало оплеухи наотмашь» (―An elderly bespectacled post-office clerk <…> immediately announced that he had been to Russia and knew some Russian – for instance, patzlui—and, recalling philander rings in Tsaritsyn, winked in such a manner that his fat wife sketched out in the air the outline of a back hand box on the ear‖) («Облако, озеро, башня»); «У него было с собой: любимый огурец из русской лавки, булка и три яйца» (―He had with him his favorite cucumber from the Russian store, a loaf of bread, and three eggs‖) («Облако, озеро, башня»), упоминание города Царицын (Tsaritsyn); «контора общества увеспоездок» (―the office of the Bureau of Pleasantrips‖) («Облако, озеро, башня»). В первом случае русское слово передано транскрипцией без переводного комментария, что затрудняет понимание, но уравновешивается контекстом. Второй пример в ПТ слово в слово передает оригинал, в третьем случает русский феномен передан словообразовательной калькой.

7. 
   Ономастика.
   

Интерпретация художественного произведения невозможна без учета идиостиля автора, а также его позиции по отношению к описанным событиям. По мнению Н.А. Николиной, отношение автора все же различимо

«на разных уровнях системы текста» [Николина, 2003]. На содержательном – через семантические доминанты (ключевые слова текста), на уровне всего текста – через заглавие художественного произведения, «как «аббревиатура смысла» всего текста, как отражение собственно авторской интерпретации». Также Н.А. Николина говорит о повторах, именах собственных, как значимых единицах позиции автора. Исследователь подчеркивает, что

«анализ семантики и символических смыслов, присущих именам собственным, в ряде случаев дает возможность рассмотреть специфику авторской модели мира» [Николина, 2003]. Н.А. Николина считает заглавие одним из важнейших компонентов текста, так как это «первая интерпретация произведения, причем интерпретация, предлагаемая самим автором». У заглавия «абсолютно сильная позиция», так как оно располагается вне текста, стоит первым. Заглавие, по словам И.Р. Гальперина, «это компрессированное, нераскрытое содержание текста. Его можно метафорически изобразить в виде закрученной пружины, раскрывающей свои возможности в процессе развертывания» [Николина, 2003]. С.Д. Кржижановский же сказал: «<…> заглавие лишь постепенно, лист за листом, раскрывает книгу: книга и есть — развернутое до конца заглавие, заглавие же стянутая до объема двух-трех слов книга» [Там же]. Заглавие

номинативно, генерализовано, соотносится с текстовыми категориями проспекции и ретроспекции (оно дает представление о тексте,

«предсказывает» ход событий; по прочтении же происходит обдумывание заглавия с добавочными смыслами), аттрактивно (использование стилистических средств), многозначно.

В рассказе «Возвращение Чорба» повествуется о гибели жены главного героя Чорба. Мы предполагаем, что несуществующее имя «Чорб» рифмуется с «черт», а фамилия родителей героини «Келлеры», что в английском варианте (―the Kellers‖) напоминает ―killers‖, то есть «убийцы».

Ряд имен собственных никак не маркированы, большая часть русскоязычного происхождения (Иван, Слепцов – «Рождество», Василий Иванович – «Облако, озеро, башня»), за исключением некоторых (Эрвин –

8. 
   Лингвопоэтика/ метризованная проза.
   

Н.В. Пасекова в своей статье об автопереводах В.В. Набокова указывает на то, что в начале своей переводческой деятельности исследуемый автор пользовался буквальным переводом, не уделяя должного внимания фоноэстетическому соответствию двух языков [Пасекова, 2009]. В дальнейшем ситуация изменилась. Жан Бло в своей книге о В.В. Набокове называет его не писателем, но поэтом, говоря, что тот, «более озабоченный точностью наблюдений и математическим расчетом, нежели романтикой и

чувствами; поэт, отводящий первостепенное место языку, от чего произведение столько же зависит от ритмических и музыкальных свойств составляющих его слов, сколько от их значения» [Бло, 2000, с. 18].

«Ощущение Набоковым соприродности стиха и прозы дало толчок к поиску многообразных форм их взаимодействия». Автор называет такие способы, как стихопроза, случайные метры, звуковая и ритмическая организация прозы [Иващенко, 2004, с. 11]. Полагаем, что все это служит автору в качестве средств выражения невыразимого, тонкого восприятия действительности и того, что находится за ее пределами.

В.В. Набоков был поэтом и прозаиком. Ритмизованная проза явилась наилучшим способом для В.В. Набокова в плане художественного творчества. Различные звуковые повторы, аллитерация, ассонанс призваны создать детальный образ, задуманный автором; в большем масштабе – передать настроение всего произведения.

Необходимо отметить, что творчество В.В. Набокова уникально синтезом прозы и поэзии, вселяющим ритм и особое звучание в рассказы и романы. Звучание текста является столь же важным аспектом, как и смысловая наполненность. Фонетические повторы, метафоризация стиля являются составляющими такого вида прозы.

В одном из интервью В.В. Набоков поясняет: «... я никогда не мог уловить никаких родовых различий между поэзией и художественной прозой. На самом деле, я бы определил хорошее стихотворение любой длины как концентрат хорошей прозы, с добавлением или без добавления повторяющегося ритма и рифмы. Волшебство просодии может улучшить то, что мы называем прозой, подчеркнув все богатство смысла, но и в обычной прозе есть некоторые ритмические повторы, музыка точной фразы, биение мысли, переданной повторяющимися особенностями фразировки и интонации. Как и в современных научных классификациях, многое пересекается в наших концепциях сегодняшней прозы и поэзии. Бамбуковый мостик между ними – метафора» [Набоков, 1964].

И.А. Бунин говорил: «… не признаю такого деления художественной литературы на стихи и прозу. Такой взгляд мне кажется неестественным и устаревшим. Поэтический элемент стихийно присущ произведениям изящной словесности одинаково как в стихотворной, так и в прозаической форме. Проза также должна отличаться тональностью» [Иващенко, 2004, с. 10].

Многочисленные строки прозаического текста можно отнести к белому стиху, но ритм и метр в них содержится. Это тонко уловимые моменты, но внимательный читатель обратит внимание на симбиоз прозы и поэтизированных вставок. Приведем пример анапеста из «Лолиты»: ―there was a small brown cap on my favorite hairdo – the fringe in front and the swirl at the side and the natural curls at the back‖. Мы подчеркнули ударные слоги. Полагаем, что данное описание девочки используется как шуточное и легковесное [Lolita, 1970, с. 189].

«Если под видами просодии понимать системы или формы стихосложения, разработанные в Европе в течение последнего тысячелетия и используемые ее лучшими поэтами, можно выделить две основные ее разновидности: силлабическую и метрическую, а также разновидность второй системы (совместимую, впрочем, и с некоторыми силлабическими структурами) — ритмическую (cadential) поэзию, где главенствует ритм, образуемый произвольным количеством ударений, располагающихся через произвольные промежутки. Четвертая разновидность (не послужившая до сих пор для создания великих стихотворных произведений) отличается особенной неопределенностью и представляет собой не стройную систему, а смешение разнородных элементов. Ее область — нерифмованные свободные стихи, которые, с точки зрения классификации, настолько приближаются к прозе, что отличаются от нее почти единственно лишь особой типографской разбивкой на строки» [Набоков, 1999, с. 750].

Резюмируя, скажем, что идиостиль В.В. Набокова представляет симбиоз концентрированных тропов, уникальных в плане единичного использования,

а также во фразовом взаимодействии. В итоге читателю предоставляется художественный текст, чтение которого требует умственных усилий и настроя на эстетическую сторону произведения, нежели ее смысловую наполненность. Благодаря набоковскому стилю восприятие текстов строится на полной вовлеченности читателя, результатом которой является художественное насыщение образностью высказанной мысли.

Подсчет стилистических средств, использованных в рассказах В.В. Набокова, был выполнен с целью выявления доминант лингвокреативных характеристик билингвальных художественных текстов писателя. Из всех проанализированных текстовых фрагментов (взятых за 100

%) метафоры составили 21 % от общего числа стилистических средств, и стали превалирующим художественным приемом. Полагаем, что высокая концентрация смысловой составляющей данного тропа необходима в первую очередь для образной специфики художественного произведения. Подробное рассмотрение типичных набоковских метафор представлено в параграфе 2.3.

Несмотря на неоднородность оценки творчества В.В. Набокова, положительные отклики, а также статус классика говорят о большом даре изображения действительности столь богатым языком, при этом русский это язык или английский, разницы нет – идиостиль писателя уникален по отношению к обеим лингвокультурам.

Таким образом, к основным характеристикам идиостиля В.В. Набокова относится: сложная литературная техника повествования, языковые эксперименты, точность художественного выражения, внимание к деталям, обширное количество стилистических средств (метафоризация – любимый прием писателя), наличие биографических вставок, аллюзии на Россию, а также отсутствие интерференции.

2. 
   
   жүктеу/скачать 247,36 Kb.
   
   Достарыңызбен бөлісу: