Художник А. Ю. Никулин Редактор Л. Н. Павлова Ясперс К. Я 83 Вопрос о виновности: Пер с нем



бет8/26
Дата18.10.2023
өлшемі0,56 Mb.
#186591
түріРеферат
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   26
Байланысты:
Yaspers Vopros-o-vinovnosti-O-politicheskoy-otvetstvennosti-Germanii RuLit Me 682177

Всемирно-историческая обстановка

Каково положение Германии в мире, что про­исходит в мире, как относятся другие к Герма­нии — это для Германии тем существеннее, что ее незащищенное географическое положение в цент­ре подвергает ее влияниям мира больше, чем дру­гие европейские страны. Поэтому слова Ранке о приоритете внешней политики перед внутренней были справедливы для Германии, но не в общеис­торическом смысле.
Я не стану разбирать политические связи последнего полустолетия. Они, конечно, важны для понимания того, что стало возможным в Гер­мании. Я брошу взгляд только на внутренний, ду­ховный феномен. Можно, вероятно, сказать: в Германии прорвалось то, что происходило во всем западном мире как кризис духа и веры.
Это не уменьшает вину. Ведь прорвалось-то в Германии, а не где-то еще. Но это освобождает от абсолютной изоляции. Это становится поучитель­но для других. Это касается каждого.
Определить эту критическую всемирно-исто­рическую обстановку непросто: меньшая дейст­венность христианской и библейской веры вооб­ще; безверие, хватающееся за заменитель веры; общественные перемены, вызванные развитием техники и методами работы и естественным обра­зом ведущие к социалистическим укладам, где вся масса населения, где каждый получит достойные человека права. Положение везде более или менее таково, что впору сказать: должно быть иначе. В такой обстановке наиболее пострадавшие, наибо­лее уверенные в своей неудовлетворенности люди склоняются к поспешным, опрометчивым, об­манчивым, головокружительным решениям.
В процессе, охватившем весь мир, Германия совершила такой головокружительный прыжок в пропасть.

  1. Вина других

Кто, заглянув в себя, еще не понял своей винов­ности, тот будет склонен обвинять обвинителей.
Склонность нанести ответный удар — это сей­час у нас, немцев, нередко признак того, что мы еще не поняли самих себя. Но в нашей катастрофе главный интерес каждого из нас — это ясность от­носительно себя самого. Основать нашу новую жизнь на началах нашей сущности можно, только разглядев себя насквозь.
Это не значит, что нам не позволено видеть факты, глядя на другие государства, которым Гер­мания в конечном счете обязана освобождением от гитлеровского ига и решениям которых вверена наша дальнейшая жизнь.
Мы должны и вправе уяснить себе, что в пове­дении других отягчило наше положение внутрен­не и внешне. Ведь то, что они сделали и сделают, идет от мира, где нам, в полной зависимости от него, нужно найти свой путь. Мы должны избегать иллюзий. Нам нельзя ни слепо все отклонять, ни слепо чего-то ждать.
Когда мы говорим о виновности других, само слово «виновность» может ввести в заблуждение. Если они своим поведением сделали возможным все, что произошло, то это политическая винов­ность. Рассуждая о ней, нельзя ни на минуту забы­вать. что она находится в другой плоскости, чем преступления Гитлера.
Два пункта кажутся нам существенными: поли­тические действия победивших держав с 1918 года и присутствие этих держав при строительстве гит­леровской Германии:

  1. Англия, Франция, Америка были держава­ми, победившими в 1918 году. От них, а не от по­бежденных зависел ход мировой истории. Победи­тель или берет на себя ответственность, лежащую только на нем, или уклоняется от нее. И если ук­лоняется, то его историческая виновность оче­видна.

Победителю не положено замыкаться в своей узкой сфере, искать покоя и только наблюдать за происходящим в мире. У него есть власть, чтобы предотвратить событие, сулящее пагубные послед­ствия. Неупотребление этой власти — политиче­ская вина того, кто обладает ею. Если он ограни­чивается обвинениями на бумаге, значит, он уклоняется от своей задачи. Такое бездействие — это упрек победившим державам, который, одна­ко, с нас вины не снимает.
Можно прояснить это, указав на Версальский мирный договор и его последствия, затем на ска­тывание Германии к состоянию, которое породи­ло национал-социализм. Можно, далее, сослаться на терпимое отношение к вторжению японцев в Маньчжурию, первому акту насилия, который в случае удачи должен был подать пример, на терпи­мое отношение к абиссинской кампании 1935 го­да, к этому акту насилия со стороны Муссолини. Можно посетовать на политику Англии, которая резолюциями Лиги Наций в Женеве ставила Мус­солини в безвыходное положение, но оставляла эти резолюции на бумаге, не имея ни воли, ни силы, чтобы действительно уничтожить теперь Муссолини, но не проявляя и ясной радикальнос­ти, чтобы, наоборот, вступить с ним в союз и вмес­те с ним, медленно изменяя его режим, встать против Гитлера и обеспечить мир. Ведь тогда Мус­солини был готов выступить вместе с западными державами против Германии, он еще в 1934 году провел мобилизацию и произнес забытую потом речь с угрозами Гитлеру, когда тот хотел вторг­нуться в Австрию. Эта половинчатая политика привела затем к союзу Гитлер—Муссолини.
Но на это можно возразить: никто не знает, ка­ковы были бы дальнейшие последствия при дру­гих решениях. И прежде всего: англичане ведут политику еще и моральную (что национал-социа­листическое мышление учитывало даже как сла­бость Англии). Англичане не могут поэтому бес­препятственно принимать любое политически эффективное решение. Они хотят мира. Они хотят использовать все шансы, чтобы его сохранить, прежде чем принимать крайние меры. Лишь при явной безвыходности они готовы к войне.

  1. Есть не только государственная, но также ев­ропейская и человеческая солидарность.

По праву или не по праву, но когда дверь тюрь­мы под названием Германия захлопнулась, мы на­деялись на европейскую солидарность.
Мы еще не предвидели последних страшных последствий. Но мы видели радикальную потерю свободы. Мы знали, что это дает простор произво­лу правителей. Мы видели несправедливость, ви­дели отверженных, хотя это выглядело еще без­обидно по сравнению с тем, что принесли позднейшие годы. Мы знали о концентрационных лагерях, еще не зная о творящихся там жестокостях.
Конечно, все мы в Германии виновны в том, что попали в такое политическое положение, что потеряли свою свободу и должны были жить под деспотией некультурных, грубых людей. Но мы могли в то же время в свое оправдание сказать себе, что пали жертвой скрытых правонарушений и актов насилия. Как в государстве пострадавший от преступления отстаивает свои права благодаря государственному порядку, так и мы надеялись, что европейский порядок не допустит таких госу­дарственных преступлений.
Не могу забыть один разговор у себя в квартире в мае 1933 года с одним своим другом* позднее эмигрировавшим и живущим сейчас в Америке, разговор, в котором мы с надеждой и страстью об­суждали возможность скорого вторжения западных держав. Он сказал: если они будут выжидать еще год, Гитлер победит, Германия погибнет, по­гибнет, может быть, Европа.
В таком состоянии, подкошенные, а потому во многом прозорливые и в чем-то слепые, мы со все новым ужасом встречали следующие события.
В начале лета 1933 года Ватикан заключил кон­кордат с Гитлером. Переговоры вел Папен. Это было первое серьезное признание гитлеровского режима, сильно повысившее престиж Гитлера. Сначала это казалось невозможным. Но факт ос­тавался фактом. Нас охватил ужас.
Все государства признали гитлеровский режим. Слышны были голоса восхищения.
В 1936 году в Берлине праздновалась Олимпиа­да. Весь мир хлынул туда. На каждого иностранца, там появлявшегося, мы могли смотреть только с болью, только с досадой из-за того, что он бросает нас на произвол судьбы, — но они так же не знали этого, как и многие немцы.
В 1936 году Рейнская область была оккупиро­вана Гитлером. Франция стерпела это.
В 1938 году в «Таймсе» было напечатано от­крытое письмо Черчилля Гитлеру, где попадались такие фразы: «Если Англия придет к националь­ной катастрофе, сравнимой с катастрофой Герма­нии в 1918 году, я буду молить Бога послать нам человека Вашей силы воли и духа» (помню и сам, но цитирую по Репке).
В 1935 году Англия через Риббентропа заклю­чила мирный пакт с Гитлером. Для нас это означа­ло: Англия поступится немецким народом, если только сможет сохранить мир с Гитлером. Мы им безразличны. Они еще не взяли на себя ответст­венность за Европу. Они не только наблюдают за тем, как здесь растет зло, но и мирятся с ним. Они позволяют немцам увязнуть в террористическом милитаристском государстве. В их газетах, правда, слышна брань, но они палец о палец не ударяют. Мы в Германии бессильны. Сейчас они могут еще, вероятно без чрезмерных жертв, восстановить у нас свободу. Они этого не делают. Это будет иметь последствия и для них, будет стоить им гораздо больших жертв.
В 1939 году Россия заключила пакт с Гитлером. Благодаря этому война и стала в последнюю минуту возможна для Гитлера. А когда она началась, все нейтральные государства и Америка стояли в сторо­не. Мир отнюдь не сплотился, чтобы одним общим усилием быстро покончить с этой дьявольщиной.
Вот как характеризует Рёпке общую ситуацию 1933—1939 годов в своей вышедшей в Швейцарии книге о Германии.
«Нынешняя мировая катастрофа — это огром­ная цена, которую мир платит за то, что пожелал быть глухим ко всем тревожным сигналам, все пронзительнее с 1930 по 1939 год возвещавшим тот ад, в который сатанинские силы национал-со­циализма ввергнут сначала Германию, а затем ос­тальной мир. Ужасы этой войны точно соответст­вуют тем, которым мир попустительствовал в Германии, даже поддерживая нормальные отно­шения с национал-социалистами и организуя с ними международные праздники и конгрессы».
«Сегодня каждому должно быть ясно, что немцы были первыми жертвами варварского на­шествия, захлестнувшего их снизу, что они были первыми, на кого обрушились террор и массовый гипноз, и что все, что довелось претерпеть окку­пированным странам, испытали сначала сами немцы, включая самое худшее: их вынудили или соблазнили стать орудиями дальнейшего захвата и угнетения».
Когда нас упрекают, что мы — при терроре — сложа руки смотрели, как творились преступления и как укреплялся режим, то это правда. Мы смеем представить себе, что другие — без террора — тоже сложа руки попустительствовали, даже неумыш­ленно способствовали тому, что их, на их взгляд, поскольку происходило это в другом государстве, никак не касалось.
Должны ли мы признать, что виновны мы одни?
Да, коль скоро речь идет о том, кто начал войну —
кто первый осуществил террористическую ор­ганизацию всех сил ради одной цели — войны —
кто как народ отступился от своей сути, пре­дал ее —
более того: кто совершил особые зверства, пре­восходящие все другие. Дуайт Макдональд гово­рит, что ужасные дела совершались всеми воюю­щими сторонами, но кое-что свойственно именно немцам: параноическая ненависть без какого бы то ни было политического смысла, жестокость мук, рационально достигаемая современными техническими средствами, которые превосходят все средневековые орудия пытки... Однако это были некоторые немцы, маленькая группа (при неопределенном проценте тех, кто способен был по приказу участвовать в зверствах). Немецкий антисе­митизм ни на один миг не был народной акцией. В германских погромах население не участвовало, не было спонтанных жестокостей в отношении евреев. Народная масса молчала и отстранялась, а то и слабо выражала свое неодобрение.
Должны ли мы признать, что виновны мы одни? Нет. если нас в целом, как народ, как посто­янную человеческую разновидность, делают про­сто злым народом, который виновен как таковой. В опровержение этого мнения мира мы можем ссылаться на факты.
Но такие разъяснения не опасны для нашей позиции только при условии, что мы не будем за­бывать того, что следует повторить еще раз:

  1. Вся вина, которую можно возложить на дру­гих и которую они сами на себя возлагают, была не в преступлениях, совершенных гитлеровской Гер­манией. Вина их была тогда в попустительстве, половинчатости, в политическом заблуждении.

То, что в результате противники и превратили лагеря для военнопленных в концентрационные лагеря и совершали такие же действия, какие пер­вой совершала Германия, — это второстепенно. Здесь речь не о событиях после перемирия, не о том, что вытерпела Германия и что она еще после капитуляции вытерпит.

  1. Задача наших рассуждений о виновности — проникнуть в смысл нашей собственной вины, даже и тогда, когда мы говорим о вине других.

  2. Утверждение «Другие не лучше, чем мы», ве­роятно, справедливо. Но в данный момент оно при­меняется неверно. Ибо теперь, в эти прошедшие двенадцать лет, другие и в самом деле были лучше, чем мы. Не нужно общей истиной сглаживать осо­бую нынешнюю истину собственной вины.

  3. Вина всех?

Когда по поводу противоречий политического поведения держав говорят, что таковы уж неиз­бежности политики, можно ответить: это общече­ловеческая вина.
Представлять себе действия других нужно нам вовсе не для того, чтобы уменьшить свою вину, это оправдано разделяемой нами, как людьми, со всеми другими людьми заботой о человечестве, которое сегодня не только сознает свою целост­ность, но, вследствие технических достижений века, устраивает или расстраивает свою жизнь.
Тот основополагающий факт, что все мы люди, дает нам право на эту заботу о человечестве в целом. Каким это оказалось бы облегчением, если бы победители были не такими же, как мы, людь­ми, а самоотверженными правителями мира. Тогда бы они с мудрой предусмотрительностью наладили счастливое восстановление разрушен­ного, включая эффективное возмещение ущерба. Тогда бы они на деле и на собственном примере показали нам идеал демократической жизни, сде­лали бы его для нас убедительной, каждодневно ощутимой реальностью. Тогда они дружно вели бы между собой разумную, откровенную, свобод­ную от задних мыслей дискуссию, быстро и толко­во решая все возникающие вопросы. Тогда были бы невозможны ни обман, ни ханжество, ни умал­чивания, ни различие между публичными и част­ными разговорами. Тогда наш народ получал бы прекрасное воспитание, бурно развивались бы умы всего нашего населения, мы овладевали бы богатым духовным наследием. Тогда с нами обра­щались бы строго, но и справедливо, проявляя доброту, даже любовь при малейшем знаке доброй воли со стороны несчастных и обманутых.
Но победители такие же люди, как мы. И в их руках будущее человечества. Как люди, мы всем своим существованием, всеми возможностями своего естества привязаны к тому, что они делают, и к последствиям их действий. Поэтому в наших же интересах понимать, чего они хотят, что дума­ют и делают.
Заботясь об этом, мы спрашиваем себя: может быть, другие народы счастливее и в силу более благоприятных политических судеб? Может быть, они делают те же ошибки, что мы, но пока без тех роковых последствий, которые столкнули нас в пропасть?
Они отказались бы выслушивать предостере­жения от нас, пропащих и несчастных. Они, на­верно, этого не поймут и сочтут это даже наглос­тью, если немцы станут заботиться о ходе истории, зависящем от них, а не от немцев. Но это так; нас гнетет кошмарная мысль: если в Америке когда-нибудь установится диктатура в стиле Гитлера, тогда конец, тогда безнадежность на необозримые времена. Мы в Германии могли быть освобожде­ны извне. Когда приходит диктатура, освобожде­ние изнутри невозможно. Если англосаксонский мир будет, как прежде мы, диктаторски завоеван изнутри, тогда никакого «извне» уже не будет. Тогда конец свободе, которую обрели в борьбе люди Европы и борьба за которую длилась столе­тия, даже тысячелетия. Снова воцарилась бы при­митивность деспотизма, но технически оснащен­ного. Наверно, окончательно несвободным человек стать не может. Но это будет тогда утешение на очень отдаленное будущее. По Платону: в ходе бесконечного времени тут или там осуществляется или снова осуществляется то, что возможно. Мы со страхом смотрим на чувства морального пре­восходства: кто чувствует себя абсолютно застра­хованным от опасности, тот уже в опасности. Судьба Германии — урок для всех. Пусть этот урок поймут! Мы — не худшая порода. Везде у людей сходные свойства. Везде есть склонное к насилию, преступное, энергичное меньшинство, которое при случае захватывает власть и действует грубо.
Нас вполне может озаботить самоуверенность победителей. Ведь отныне вся решающая ответст­венность за ход вещей лежит на них. Это их дело — предотвратить вину или накликать новые беды. То, что может теперь стать их виной, было бы оди­наковой бедой для нас и для них. Теперь, когда речь идет о человечестве в целом, их ответствен­ность за их поступки растет. Если цепь эта не пре­рвется, победители окажутся в таком же положе­нии, как мы, но с ними и все человечество. Близо­рукость человеческого мышления, особенно в виде общественного мнения, которое всегда все затопляет собой, чрезвычайно опасна. Орудия Бога не суть Бог на земле. Платить злом за зло, тем более узникам, а не только тюремщикам, — это значит вызывать злость и готовить новую беду.
Прослеживая свою собственную вину до ее ис­токов, мы обнаруживаем человеческие свойства, обернувшиеся в немецкой форме особой, чудо­вищной виновностью, но возможные в человеке как в таковом.
Когда заходит речь о немецкой вине, случает­ся, говорят: это вина всех, скрытое везде зло ви­новно в том, что оно вырвалось наружу у немцев.
Мы действительно прибегли бы к ложному оправданию, если бы пытались уменьшить свою вину ссылкой на принадлежность к роду челове­ческому. Такая мысль не смягчает, а усугубляет вину.
Вопрос о первородном грехе не должен быть лазейкой для ухода от немецкой вины. Знать о первородном грехе — еще не значит понимать не­мецкую вину. Но религиозное признание перво­родного греха не должно быть прикрытием лож­ного признания коллективной виновности немцев, с нечестной неясностью выдающего одно за другое.
Мы не стремимся обвинять других. Но, на­ученные опытом увязших, очнувшихся и опом­нившихся, мы думаем: пусть бы другие не шли та­кими путями.
Теперь начался новый период истории. Отны­не за то, что будет, несут ответственность держа­вы - победительницы.




Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   26




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет