Богач, бедняк

Рудольф все рассказал Дорлэкеру о Дентоне, и тот проявил интерес к
судьбе преподавателя. Дентон во многом укрепил свои позиции и не
тратил зря времени в Европе. Он написал книгу об экономике
Германии, которая получила высокие отзывы специалистов.
Воскрешение Дентона, подумал Рудольф, это только торжество
справедливости, если выражаться поэтическим языком.
Рудольф не выступил в качестве свидетеля на расследовании
антиамериканской деятельности своего преподавателя тогда, когда его
защита наверняка могла бы ему помочь. Но если бы тогда он дал
показания, его могли бы не избрать членом совета попечителей и,
таким образом, навсегда лишить возможности реабилитировать
Дентона. Слушая Дорлэкера, Рудольф улыбался про себя.
Складывается странная, но приятная для него ситуация. Они с
Дорлэкером заблаговременно провели работу с членами совета и
собрали все нужные голоса в пользу кандидатуры Дентона. Теперь он,
удобно устроившись на стуле, сидел молча, наблюдая, как Дорлэкер
делает все необходимые ходы, чтобы вернуть Дентона в университет.
— Дентон! — громко произнес Гаррисон. — Мне знакомо это имя.
Его когда-то выгнали из университета за прокоммунистическую
деятельность.
— Я внимательно изучил его личное дело, мистер Гаррисон, —
возразил Дорлэкер, — и в нем не обнаружил никаких обвинений
против профессора Дентона и фактов официально проведенного
расследования в отношении его деятельности. Насколько мне
известно, профессор Дентон сам, добровольно подал в отставку, чтобы
поработать в Европе.
— Нет, он был причастен к коммунистам, — упорствовал
Гаррисон. — В нашем студенческом городке и так полно неистовых
агитаторов, для чего импортировать новых?
— В те времена, — с мягкой убедительностью продолжал
Дорлэкер, — страна находилась во власти таких экстремистов, как
Маккарти, и в результате безвинно пострадало немало уважаемых
людей. К счастью, эти времена минули, и теперь мы можем судить о
человеке беспристрастно, только по его способностям и
профессиональным качествам. Я, со своей стороны, счастлив
продемонстрировать всем, что здесь, в университете Уитби, мы
руководствуемся только академическими соображениями.

— Если вы возьмете этого человека, — угрожающе заявил
Гаррисон, — то в нашей газете мы найдем что рассказать о нем.
— Я считаю ваше замечание недостойным, мистер Гаррисон, —
спокойно ответил Дорлэкер. — Уверен, что, здраво обо всем
поразмыслив, вы передумаете. Если больше ни у кого из
присутствующих замечаний по кандидатуре нет, перехожу к
голосованию.
— Джордах, — обратился к Рудольфу через стол Гаррисон, —
надеюсь, вы в этом не замешаны.
— На самом деле я имею к этому отношение, — не стал отпираться
Рудольф. — Профессор Дентон, по моему твердому убеждению, был
самой интересной личностью из всех преподавателей в то время, когда
я учился в университете. К тому же я прочитал его недавно вышедшую
в свет книгу об экономике Германии и нашел ее просто блестящей.
— Голосуйте, голосуйте, — раздраженно бросил Гаррисон. — Для
чего я прихожу на эти заседания? Ума не приложу!
Против Дентона был подан только один голос, и Рудольф решил,
как только закончится заседание, послать ему в Женеву телеграмму.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Дорлэкер.
Вошла секретарша.
— Простите за беспокойство, сэр, — извинилась она. — Но к
телефону просят мистера Джордаха. Я объяснила, что идет заседание
совета, но…
Рудольф, вскочив со своего места, вышел за секретаршей в
приемную.
— Руди, — услышал он слабый голос Джин. — Приезжай домой.
Поскорее. По-моему, начались схватки. — Голос Джин был
счастливым и радостным.
— Еду, — сказал он. — Прошу вас, — обратился он к
секретарше, — извинитесь за меня перед президентом и членами
совета. Мне нужно срочно отвезти жену в больницу. Не могли бы вы,
кроме того, позвонить в клинику и предупредить доктора Левина, что
миссис Джордах будет в больнице через полчаса?
Выбежав из здания, Рудольф добежал до машины на стоянке. Он
замешкался с замком, проклиная вора, стащившего из его автомобиля
радиоприемник в Нью-Йорке. Замок не поддавался. Он бросил

нетерпеливый взгляд на машину, стоявшую рядом: не лежат ли на
доске ключи зажигания. Подбежал к ней. Нет, ключей не было.
Вернулся назад, к своей машине. Наконец замок открылся. Он прыгнул
на переднее сиденье и, нервно нажимая на педаль газа, помчался через
студенческий городок по тихим улицам домой.
Рудольф просидел целый день возле Джин, не выпуская ее руку из
своей, думая с тревогой о том, как она выдержит все предстоящие
испытания. Доктор Левин был на удивление спокойным.
— Для первых родов все идет нормально, — успокаивал он его. Но
его спокойствие заставляло Рудольфа нервничать еще больше. Весь
день время от времени он заходил в палату Джин, словно наносил
визит вежливости. Он предложил Рудольфу пойти пообедать в
кафетерии больницы, но такое предложение привело его просто в
ужас: неужели он думает, что он, Рудольф, способен оставить свою
жену мучиться, а сам будет набивать себе спокойно желудок?
— Я отец, — ответил он, — а не акушер.
— Отцам, между прочим, тоже нужно есть, — засмеялся доктор
Левин. — Им нужно сохранять силы.
Какой равнодушный негодяй-материалист! Если они когда-нибудь
решатся завести еще одного ребенка, то он воспользуется услугами
другого врача, человека, а не бездушной машины.
Джин родила перед самой полуночью. Девочка. Когда доктор
Левин вышел из родильного отделения сообщить Рудольфу, что мать и
младенец чувствуют себя хорошо, он уже любил доктора, не помня
зла.
Он шел рядом с каталкой, на которой Джин везли в палату. Жена
показалась ему такой маленькой, изможденной, а когда попыталась
ему улыбнуться, то не смогла — это требовало слишком больших
усилий.
— Теперь ей нужно поспать, — сказал доктор. — Можете ехать
домой.
Когда Рудольф выходил из палаты, она сказала ему вслед
поразительно бодрым голосом:
— Прошу тебя, Руди, завтра принеси мою «лейку». Хочется иметь
реальное воспоминание о первом дне жизни дочери.

Доктор Левин проводил его в отделение для новорожденных,
чтобы он увидел через стекло свою дочь. Она спала вместе с другими
пятью младенцами. Доктор показал на нее пальцем:
— Вот — ваша дочь!
Все шестеро были на одно лицо. Шестеро — за один только день.
Бесконечный поток новых жизней. Врачи-акушеры, должно быть,
самые большие циники в мире.
Рудольф вышел из больницы. На улице похолодало. Утром было
тепло, и он не захватил с собой пальто. Весь дрожа, он подошел к
машине. На этот раз он забыл запереть дверцу, но радиоприемник был
на месте.
Он понимал, что сейчас слишком взволнован, слишком возбужден
и не заснет. Ему хотелось кому-нибудь позвонить, выпить,
отпраздновать свое отцовство, но уже час ночи, и он, конечно, не имел
права никого будить.
Он включил обогреватель. Подъезжая к дому, он уже согрелся. В
окнах горел свет: Марта не стала его выключать, чтобы ему было
видно, куда ехать. Шагая через лужайку к дому, он вдруг заметил на
крыльце чью-то тень.
— Кто там? — резко спросил он.
Фигура медленно вышла на свет. Вирджиния Калдервуд, в сером
пальто на меху, с шарфом, намотанным на голове.
— Боже, это ты, Вирджиния! — воскликнул он. — Что ты здесь
делаешь?
Она подошла и теперь стояла рядом, очень близко от него, глядя на
него в упор своими большими черными глазами на бледном, тонком,
красивом лице.
— Я все время названивала в больницу, чтобы узнать, как у Джин
дела. Выдавала себя за твою сестру. Я все знаю. Она родила. Этот
ребенок должен был быть моим.
— Вирджиния, тебе лучше пойти домой, — сказал Рудольф, делая
шаг назад, чтобы она к нему не прикоснулась. — Если твой отец
узнает, что ты бродишь здесь ночью…
— Плевать я хотела, узнают, что я была здесь, или нет, — сказала
Вирджиния. — Я не стыжусь…
— Может, отвезти тебя домой? — предложил он. Пусть ее семья
разбирается, в своем уме она или нет. Но не он. И не в такую

счастливую для него ночь. — Тебе нужно как следует выспаться и
ты…
— У меня нет дома, — ответила Вирджиния. — Мой дом — твои
объятия. Там мое место. Отец не знает, что я в городе. Мой дом здесь,
рядом с тобой, и тут мое место.
— Нет, Вирджиния, это не твое место, — остановил ее Рудольф. Он
всегда был человеком нормальным, здравомыслящим и перед лицом
безумия чувствовал полную беспомощность. — Я здесь живу со своей
женой.
— Она соблазнила тебя, украла у меня, — выпалила
Вирджиния, — встала между нашей любовью. Боже, как я молилась
сегодня, чтобы она умерла там, в больнице.
— Вирджиния, опомнись! — Прежде его никогда особо не
шокировали ее слова и поступки. Они его раздражали, забавляли,
вызывали жалость, но сегодня ее поведение его испугало. Впервые до
него дошло, что Вирджиния может стать опасной. Как только он
придет домой, немедленно позвонит в больницу, предупредит
обслуживающий персонал, чтобы они не пускали Вирджинию
Калдервуд ни в палату новорожденных, ни в палату жены.
— Вот что, — примирительно сказал он, — садись в машину, я
отвезу тебя домой.
— Нечего обращаться со мной как с ребенком, — отмахнулась
Вирджиния. — Я не ребенок. И у меня есть своя машина, стоит
неподалеку, через квартал. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня куда-то
отвозили.
— Вирджиния, — пытался урезонить он девушку. — Я очень устал
и хочу спать. Если тебе на самом деле очень нужно со мной
поговорить, позвони завтра утром.
— Я хочу заняться с тобой любовью, — сказала она, не сходя со
своего места, в упор глядя на него и держа руки в карманах пальто. Со
стороны — обычная, нормальная, хорошо одетая девушка. — Я хочу,
чтобы ты любил меня сегодня ночью. Я знаю, ты тоже этого хочешь. Я
видела это по твоим глазам все эти годы. — Она перешла на едва
слышный шепот. — Просто ты не осмеливался. Как и все здесь, ты
боишься моего отца. Не бойся. Не пожалеешь. Ты по-прежнему
считаешь меня маленькой девочкой, такой, какой увидел меня, когда
впервые пришел к нам. Не беспокойся, я уже далеко не маленькая

девочка. Я кое-чему научилась. Может, у меня меньше опыта, чем у
твоей драгоценной жены, путавшейся со своим фотографом. Ты, я
вижу, удивлен, что я знаю об этом. Я все узнала о ней и могу теперь
рассказать очень и очень многое, если ты меня выслушаешь…
Рудольф больше не мог выносить этого. Открыв дверь, он с
грохотом захлопнул ее за собой, закрыл на ключ — пусть Вирджиния
беснуется одна на крыльце. Она забарабанила кулаками в дверь. Он
проверил на первом этаже все двери и окна — надежно ли заперты.
Когда вернулся снова к входной двери, стук маленьких женских
кулачков прекратился. К счастью, Марта крепко спала и ничего не
слышала. Позвонив в больницу, он устало поплелся к себе в спальню,
в которой всегда рядом с ним в постели лежала Джин.
«Поздравляю тебя с днем рождения, дочурка! Ты родилась в тихом,
респектабельном городке», — мысленно сказал он, уже засыпая.
Была суббота, но еще довольно рано, и в загородном клубе пусто,
так как большинство его членов все еще пропадали на площадках для
гольфа и на теннисных кортах. Рудольф сидел в баре один и пил пиво.
Джин переодевалась в женской раздевалке. Ее выписали из больницы
всего пять недель назад, но она уже побила его в двух сетах в теннис.
Рудольф улыбался, вспоминая, какой у нее был довольный вид — вид
победительницы, когда она уходила с корта.
Здание клуба — низенькое, разваливающееся прямо на глазах
деревянное строение. Клуб постоянно находился на грани банкротства
и поэтому с удовольствием принимал любого, кто мог заплатить
довольно незначительные вступительные, а также членские взносы на
лето, и в клуб вступали, как правило, на один сезон. Бар украшали
выцветшие фотографии членов клуба в длинных фланелевых штанах,
которые лет этак тридцать назад выигрывали здесь различные
турниры, и засиженными мухами снимками Билла Тилдена и Винсента
Ричардса, которые некогда сыграли на кортах клуба показательный
матч.
Ожидая прихода Джин, Рудольф взял в руки свежий номер «Уитби
Сентинел» и тут же пожалел об этом. На первой полосе он увидел
статью о возвращении в университет профессора Дентона со всеми
инсинуациями в его адрес и высказываниями неназванных лиц,
выражающих опасения в связи с тем, что его назначение может оказать

на впечатлительную молодежь весьма сомнительное, губительное
влияние.
— Ах, Гаррисон, ах, сукин сын! — зло произнес Рудольф.
— Что-нибудь подать, мистер Джордах? — спросил бармен,
читавший газету на другом конце бара.
— Пожалуйста, еще пиво, Хэнк, — сказал Рудольф, отбрасывая в
сторону газету. В эту минуту он решил, что, если ему удастся, он
обязательно перекупит у Гаррисона его газету. Ничего наилучшего для
города не сделать! Никаких особых трудностей не должно быть. Вот
уже три года подряд газета не приносит Гаррисону никакой прибыли, и
если Гаррисон не узнает, кто покупатель, то продаст ее по сходной
цене. Нужно поговорить в понедельник о деталях покупки с Джонни
Хитом. Он медленно потягивал пиво из кружки, стараясь выбросить из
головы этого негодяя Гаррисона, когда в бар вошел Брэд Найт в
сопровождении трех партнеров по игре в гольф. Рудольф поморщился
от яркого апельсинового цвета штанов Брэда. Все четверо подошли к
стойке. Брэд дружески хлопнул Рудольфа по спине.
— Ты что, собираешься участвовать в женском турнире?
Брэд рассмеялся:
— Природа одарила самцов более ярким оперением, Руди, а по
уик-эндам я — человек природы, — и обратился к бармену: — Плачу
за всех, Хэнк. Сегодня я одержал крупную победу.
Каждый заказал себе выпивку, и они сели за карточный столик.
Брэд и его партнер выиграли около трехсот долларов. Брэд был одним
из лучших гольфистов в клубе и всегда мошенничал. Он, как правило,
слабо начинал игру, противники теряли бдительность и удваивали
ставки, думая, что им попался слабак. Ну да ладно, это его личное
дело. Если люди запросто расстаются с такими деньгами за один
субботний день, подумал Рудольф, значит, могут себе такое позволить.
Но ему было все же не по себе слушать разговоры о больших
проигрышах, о которых они говорили небрежно, не придавая им
никакого особенного значения. Нет, он, Рудольф, никогда не станет
азартным игроком.
— Я видел на корте Джин, — сказал Брэд. — Она выглядит просто
великолепно!
— Она из породы крепких людей, — ответил довольный
Рудольф. — Кстати, спасибо за подарок для Инид. — В девичестве

мать Джин звали Инид Каннингем, и когда Джин немного оправилась
после родов, она сказала, что если он не возражает, то она дала бы
дочери имя матери — Инид.
— Инид Каннингем Джордах. Мы, Джордахи, всегда хотели
возвыситься, достигнуть верха социальной лестницы. Раньше три
имени давали только аристократам. — Рудольф не возражал. Девочку
не крестили и не собирались делать этого. Джин вполне разделяла
атеистические взгляды Рудольфа или, как он сам предпочитал
выражаться, взгляды агностика. Он просто заполнил в свидетельстве о
рождении строчку, вписав в нее имя своей дочери: Инид Каннингем
Джордах. Не слишком ли много букв для крохи, весящей всего семь
фунтов на старте жизни, подумал он. Брэд подарил мисочку, блюдечко
и ложечку из чистого серебра, и теперь у них в доме восемь
серебряных мисочек, так что Брэд не был оригинален. Но он еще
открыл на имя Инид счет в банке в пятьсот долларов. А на протест
Рудольфа по поводу его расточительства он спокойно ответил:
«Никогда не знаешь, когда девушке придется платить за аборт, — дети
так быстро растут».
Один из партнеров Брэда возглавлял в клубе спортивный комитет
по гольфу, его звали Эрик Сандерлин. Он носился со своим любимым
проектом расширения и улучшения площадки для игры в гольф. Рядом
с клубом пустовал довольно большой участок земли с лесом и
заброшенной фермой, и Сандерлин обратился к членам клуба с
предложением собрать деньги, выпустив заем, купить участок.
— Для нас начнется новая эпоха, — увлеченно говорил он. — Мы
могли бы даже принять участие в турнире ассоциации
профессиональных игроков в гольф. Число членов сразу бы удвоилось!
Никто в Америке, подумал презрительно Рудольф, не в силах
устоять перед тенденцией что-то удвоить, вступить в новую,
грандиозную эпоху. Он сам в гольф не играл. Но все же был очень
доволен, что они говорили в баре о гольфе, а не об этой гнусной статье
в «Сентинел».
— Ну а ты, Руди? — спросил его Сандерлин, допивая свой «Том
Коллинс». — Ты подпишешься на заем?
— Я пока об этом не думал, — ответил он. — Дайте мне пару
недель на размышление.
— О чем тут размышлять? — напористо спросил Сандерлин.

— Ах, старина Руди, — раскатисто произнес Брэд. — Он никогда
не принимает непродуманных, быстрых решений. Если ему даже
нужно постричься, он раздумывает над этой проблемой недели две, не
меньше.
— Если нас поддержит такой верный человек, как ты, то тем самым
окажет нам бесценную помощь, — сказал Сандерлин. — Я от тебя не
отстану, Руди.
— Какие могут быть сомнения, Эрик! — ответил Руди. Сандерлин
рассмеялся от слов Рудольфа, словно это была похвала в его адрес.
Он и двое игроков пошли в душ, постукивая своими острыми
шипами по голому деревянному полу. В клубе запрещалось находиться
в шиповках: в баре, ресторане или комнате для игры в карты, но на
такое правило никто не обращал никакого внимания.
Ну, если вы собираетесь вступать в новую, грандиозную эпоху,
подумал Рудольф, то придется перед входом все же снять ботинки.
Брэд остался у стойки и заказал себе еще виски. Лицо у него всегда
было красным, и поэтому очень трудно различить отчего: то ли от
жаркой погоды, то ли от спиртного.
— Такой видный человек, — повторил Брэд слова Сандерлина. —
Все в этом городе всегда говорят о тебе, как будто ты — великан
ростом в десять футов.
— Вот поэтому я и привязался к городу, — ответил Рудольф.
— Ты собираешься остаться здесь, когда уйдешь из бизнеса? —
спросил Брэд, не повернувшись к Хэнку, который ставил перед ним
стакан с виски.
— Кто говорил о моем уходе из бизнеса? — Рудольф никогда не
делился с Брэдом своими планами.
— Слухами земля полнится.
— Ну а все же, кто тебе сказал?
— Но ты ведь действительно собираешься уходить, разве не так?
— Кто тебе сказал?
— Вирджиния Калдервуд.
Снова 
эта 
чокнутая 
сборщица 
информации, 
шпионка,
ненормальная полуночница Вирджиния Калдервуд, как призрак,
оставаясь в тени, постоянно что-то вынюхивает, ко всему
прислушивается.

— Последние пару месяцев я с ней часто встречался, — продолжал
Брэд. — По-моему, она очень милая девушка.
Брэдфорд Найт, упрямый студент в прошлом, уроженец Оклахомы
с ее необозримыми равнинами Запада, где все воспринимается так, как
показалось на первый взгляд.
— Ага-а, — неопределенно выдавил в ответ Рудольф.
— Ты обсуждал со стариком, кто тебя заменит?
— Да, был разговор.
— Ну и кто, как ты думаешь?
— Мы еще не решили.
— Ну, — продолжал Брэд улыбаясь, покраснев еще сильнее, чем
обычно, — слушай, надеюсь, сообщишь своему старому
студенческому корешу хотя бы минут за десять до официального
объявления о вашем решении.
— Обязательно. Ну, что тебе еще сообщила мисс Вирджиния
Калдервуд?
— Совсем немного, — небрежно бросил Брэд. — Что она меня
любит. Ну и прочий вздор. Ты ее давно видел?
— Давно. — Рудольф на самом деле не видел ее после той ночи,
когда родилась Инид. Шесть недель — это действительно давно.
— Мы с ней от души веселимся, — сказал Брэд. — Ее внешность,
скажу тебе, обманчива. Она очень веселая девушка.
Вот новые особенности ее характера. Любит посмеяться. Веселая
девушка. Он помнит ее бурное веселье на крыльце его дома в полночь.
— По правде говоря, — продолжал Брэд, — я подумываю, не
жениться ли мне на ней.
— Для чего? — спросил Рудольф, хотя, конечно, мог легко об этом
догадаться.
— Мне надоело шататься по бабам. Мне скоро сорок и захотелось
спокойной жизни.
— Нет, Брэд, ты далеко не откровенен.
— Может, на меня произвел сильное впечатление твой пример, —
сказал Брэд. — Если брак на пользу такому видному человеку… — он
широко улыбнулся, — такому большому, сильному, красноречивому, то
он пригодится и не столь видному человеку, как я. Супружеское
блаженство…

— Особого супружеского блаженства в первый раз ты не
испытывал, — напомнил ему Рудольф.
— Это точно, — согласился Брэд. Его первая женитьба на дочери
владельца нефтяных скважин не задалась, брак продлился всего
полгода. — Но тогда я был моложе. И моя жена была совершенно
другой девушкой, не такая порядочная и милая, как Вирджиния.
Может, на этот раз мне повезет больше?
Рудольф глубоко вздохнул.
— Не надейся на это, Брэд, — тихо сказал он. И рассказал ему все
о Вирджинии Калдервуд. О ее письмах, телефонных звонках, о засадах
перед его домом, о последней безумной сцене шесть недель назад.
Брэд выслушал его молча.
— Должно быть, здорово, когда тебя так любят, так страстно
желают, дружище, — только и сказал он, когда Рудольф закончил.
К ним подошла Джин, сияющая чистотой после душа. Она уложила
волосы узлом на затылке, перехватив их черной бархатной ленточкой с
бантиком, на загорелых ногах без носков — туфли с узкими носами.
— Привет, мамочка, — поздоровался Брэд, слезая с высокого
табурета и целуя ее. — Разреши мне угостить тебя!
Они говорили об Инид, о гольфе, теннисе и о пьесе, которой
открывался в театре Уитби новый сезон на следующей неделе. Никто
из них не произносил имени Вирджинии Калдервуд, и Брэд, покончив
с выпивкой, сказал:
— Ну ладно, я пошел в душ.
Подписав счет, он легкой походкой направился в сторону душевой:
толстеющий, стареющий мужчина в аляповатых, апельсинового цвета
штанах, постукивая, словно дятел клювом, своими дорогими
шиповками для гольфа по деревянному поцарапанному полу.
Через две недели Рудольф и Джин получили приглашение на
бракосочетание мисс Вирджинии Калдервуд с мистером Брэдфордом
Найтом.
Орган торжественно заиграл свадебный марш, и Вирджиния пошла
по проходу между скамьями в церкви, положив свою руку на согнутую
в локте руку отца. Такая красивая, тонкая, хрупкая, сосредоточенная и
собранная в своем ослепительно белом платье невесты. Проходя мимо
Рудольфа, она даже не удостоила его взглядом, хотя они с Джин стояли

в первом ряду. Жених, вспотевший и красный от июньской жары, ждал
ее у алтаря с шафером Джонни Хитом. Оба в брюках в клеточку и с
золотыми цепочками от часов на жилетах. Все вокруг удивлялись,
почему Брэд не выбрал шафером своего близкого друга Рудольфа, но
Рудольфа это нисколько не удивило.
Все, что происходит, — дело моих рук, думал Рудольф, слушая
службу. Я пригласил его сюда из Оклахомы. Я ввел его в корпорацию.
Я отказался от невесты. А если это все — дело моих рук, не несу ли я
за это ответственность?
Свадьба проходила в загородном клубе. Длинный стол был накрыт
под навесом, а на лужайке в беспорядке расставлены столики под
яркими разноцветными зонтиками. Оркестр играл на террасе. Жених с
невестой, уже переодевшиеся в дорожные костюмы к отъезду в
свадебное путешествие, танцевали первый танец, вальс. Рудольф,
глядя на Брэда, удивился, что этот полный, лишенный грации человек
так здорово танцует!
После венчания, как и полагалось, Рудольф поцеловал невесту.
Вирджиния улыбнулась ему точно так же, как и остальным гостям.
Может, подумал Рудольф, все кончено, и теперь она успокоилась.
Джин настояла, чтобы он станцевал с невестой, хотя Рудольф долго
не соглашался.
— Как можно танцевать в такую жару? — возмущался он.
— Обожаю свадьбы, — призналась Джин, крепко прижимаясь к
нему. Потом озорно добавила: — Может, встанешь, произнесешь тост
в честь невесты? Расскажешь гостям, какой она преданный друг, как
постоянно терпеливо ждала тебя каждый вечер у двери твоего дома,
чтобы удостовериться, что ты благополучно добрался домой, как
звонила тебе в любой час дня и ночи, чтобы убедиться, что ты не
боишься темноты, как предлагала себя в компаньонши в твоей
холодной одинокой постели?
— Ш-ш… — Рудольф испуганно оглянулся по сторонам. Он не
рассказал Джин о той ночи, когда вернулся из больницы.
— Вирджиния на самом деле красива, — сказала Джин. — Ты не
раскаиваешься в сделанном выборе?
— Я в отчаянии. Прошу тебя, давай танцевать!
Оркестранты, студенты с разных факультетов университета, играли
так хорошо, что у Рудольфа даже слегка испортилось настроение. Он

вспомнил их джаз-банд, как он сам в их возрасте играл на трубе.
Современной молодежи сейчас удается все гораздо лучше. Ребята из
легкоатлетической сборной Порт-Филипа теперь пробегали двести
метров, его коронную дистанцию, быстрее, по крайней мере, на две
секунды.
— Пошли отсюда к чертовой матери, — взмолился он. — Меня
здесь затолкали.
Они вышли из танцевального круга и, выпив по бокалу
шампанского, остановились поговорить с отцом Брэда, который
приехал на свадьбу из Тулсы. Худой, с обветренным, загорелым лицом,
с глубокими морщинами на шее от палящего солнца, в своей
широкополой шляпе «стетсон», он совсем не был похож на человека,
который то наживал, то проматывал целые состояния, скорее смахивал
на киноактера, снимающегося в вестернах в эпизодах, где играл роль
шерифа.
— Брэд мне много рассказывал о вас, сэр, — сказал старик Найт
Рудольфу. — И о вашей красавице жене. — Он галантным жестом
поднял бокал в честь Джин, а она, без шляпки, сейчас казалась юной
студенткой. — Да, мистер Джордах, — продолжал старик Найт, — мой
сын Брэд у вас в неоплатном долгу, и он хорошо это знает. Там, в
Оклахоме, он крутился как белка в колесе, не зная, что у него будет на
обед, когда вдруг ему позвонили вы и пригласили приехать сюда, на
Восточное побережье. Да и сам я в то время оказался в тисках. Не
стану от вас этого скрывать, не мог собрать денег даже за свое
сломанное нефтяное оборудование, чтобы ему помочь. Но теперь могу
с гордостью сказать, что сейчас снова стою твердо на ногах, но тогда,
скажу вам, было такое тяжелое время, что бедняга старик Пит Найт
уже подумывал о том, чтобы успокоиться навеки. Мы с Брэдом жили в
одной комнате и ели острый красный перец три раза в неделю, чтобы
не подохнуть с голоду, и вот вдруг как гром среди ясного неба: звонок
от его друга Руди. Когда Брэд вернулся из армии домой, я сказал ему:
«Послушай, 
Брэд, 
подумай 
о 
предложении 
правительства
Соединенных Штатов, иди в колледж, подавай заявление как
демобилизованный американский солдат, воспользуйся «Солдатским
биллем о правах», так как сейчас любой человек в этой стране и гроша
ломаного не стоит, если у него нет диплома об окончании колледжа».
Он славный парень, мой Брэд, он прислушался к словам отца, и вот

теперь поглядите-ка на него! — Отец с сияющей улыбкой посмотрел
на сына, Вирджинию и Джонни Хита, которых окружала группа гостей
— молодежи, они пили шампанское. — Такой нарядный, пьет
шампанское, женат на красивой богатой молодой наследнице. И если
он когда-нибудь станет отрицать, будто он не обязан всем своему другу
Руди, то его отец первым назовет его лжецом.
Брэд, Вирджиния и Джонни подошли к их столику, чтобы
поприветствовать Найта, и старик, расчувствовавшись, пригласил на
танец Вирджинию, а Брэд пригласил Джин.
— Что-то ты не очень весел сегодня, Руди, я не ошибся? —
спросил его Джонни. От этих сонных глаз на гладком круглом лице
ничего нельзя скрыть.

— Красивая невеста, шампанское льется рекой, солнце ярко светит,
мой друг Брэд уверен, что все будет так продолжаться всю жизнь. Чего
же мне печалиться? — ответил Рудольф.
— Так, показалось, извини, — бросил Джонни.
— Мой бокал пуст, — сказал Рудольф. — Давай выпьем вина. —
Они подошли к длинному столу под навесом, где был сооружен бар.
— Мы получим ответ от Гаррисона в понедельник, — сказал
Джонни. — Думаю, что он пойдет на сделку. И ты получишь свою
игрушку.
Рудольф кивнул. Хотя у него вызвало раздражение, что Джонни,
который и понятия не имел, как можно сделать большие деньги из
дышащей на ладан газеты, назвал «Сентинел» игрушкой. Но какие бы
чувства он к нему ни испытывал, Джонни, как всегда, своего, по-
видимому, добился. Он нашел одного человека по фамилии Хэмлин,
который создавал целую сеть небольших городских газет, и тот
согласился сыграть роль подставного покупателя. Через три месяца он
должен был перепродать газету Рудольфу. Но Хэмлин оказался тертым
калачом и потребовал три процента от первоначальной суммы за
сделку. Рудольф согласился, так как Хэмлину удалось существенно
сбить цену.
Рудольф стоял у стойки. Вдруг кто-то хлопнул его по спине.
Обернувшись, он увидел Сида Гросетта, который до предыдущих
выборов был мэром Уитби. Каждые четыре года его посылали
депутатом на съезд республиканцев. Добродушный, дружелюбно
настроенный человек, адвокат по профессии, он умело покончил со
всеми слухами о том, что брал взятки, когда был мэром, но все же не
стал баллотироваться на последних выборах. Мудро поступил,
говорили в городе. Нынешний мэр, демократ, стоял сейчас у другого
края стойки, попивая шампанское, выставленное Калдервудом. Никто
не упустил своей возможности побывать на этой свадьбе.
— Привет, молодой человек, — обратился к нему Гросетт. — О вас
много говорят в последнее время.
— Хорошее или плохое? — поинтересовался Рудольф.
— Кто же может говорить что-то плохое о таком человеке, как
Рудольф Джордах, — сказал Гросетт. Нет, не зря он был столько лет
политиком.
— Ты слушай, слушай, — сказал Джонни Хит.

— Привет, Джонни. — Он пожал всем руку — ведь выборы пока
никто не отменял. — Я слышал из надежного источника, — продолжал
Гросетт, — что в конце месяца ты уходишь из «Д. К. Энтерпрайсиз».
— Ну и кто же этот источник на сей раз?
— Мистер Дункан Калдервуд.
— Из-за переживаний в такой день старик, по-видимому, потерял
рассудок, — сказал Рудольф. Ему совсем не хотелось обсуждать свои
планы с Гросеттом, отвечать на вопросы о том, что собирается делать в
дальнейшем. У него впереди будет еще много времени.
— В следующий раз, когда из-за переживаний старик Калдервуд
снова потеряет рассудок, — сказал Гросетт, — немедленно звони мне.
Я тут же прибегу. Он утверждает, что ему ничего неизвестно о твоих
планах на будущее, более того, говорит, что не знает, есть ли у тебя
вообще какие-нибудь планы. Но если ты готов рассматривать кое-
какие предложения, я… — Он повернулся на вращающемся стуле,
чтобы убедиться, нет ли поблизости демократов. — Можно
встретиться и поговорить через день-два. Может, заглянешь как-нибудь
ко мне в офис на следующей неделе?
— На следующей неделе я уезжаю в Нью-Йорк.
— Ладно, какой смысл ходить вокруг да около? — сказал
Гросетт. — Ты никогда не задумывался над тем, чтобы заняться
политикой?
— Может, когда мне было двадцать лет, — сказал Рудольф. — Но
теперь я постарел, стал мудрее…
— Нечего мне вешать лапшу на уши, — грубо оборвал его
Гросетт. — Любой человек мечтает о политической карьере. Особенно
такой, как ты. Богатый, популярный, которому всегда сопутствует
успех, красавица жена. Такие, как ты, стремятся завоевать новые
миры, и они их завоевывают.
— Только не говори, что советуешь мне выставить свою
кандидатуру на пост президента, раз Кеннеди убит…
— Это, конечно, шутка, понимаю, — с самым серьезным видом
ответил Гросетт. — Но будет ли она шуткой лет через десять —
двенадцать? Кто знает? Никто. Почему бы не попробовать начать
политическую карьеру на местном уровне? Здесь, в Уитби, где ты,
Руди, всеобщий любимчик. Разве я не прав, Джонни? — Он с
вопросительным видом повернулся к шаферу.

— Конечно, всеобщий любимчик, какие разговоры, — кивнул
Джонни.
— Из бедной семьи, окончил колледж в этом же городе, красивый,
образованный, в нем силен общественный дух.
— Мне всегда казалось, что во мне силен личный дух, — резко
возразил Рудольф, чтобы прекратить эти славословия.
— О'кей, можешь порисоваться. Но ты только посмотри, в работе
скольких комитетов ты принимаешь участие. И у тебя нет ни одного
врага.
— Для чего ты меня оскорбляешь, Сид? — Рудольфу нравилось
поддразнивать этого настойчивого коротышку, но он прислушивался к
его словам гораздо внимательнее, чем казалось со стороны.
— Я знаю, о чем говорю.
— Но ты даже не знаешь — демократ я или республиканец. —
сказал Рудольф. — Спроси у Леона Гаррисона и он тебе скажет, что я
— коммунист.
— Леон Гаррисон — старый болтун, — бросил Гросетт. — Будь
моя воля, то я собрал бы по подписке деньги и выкупил бы у него его
газетенку.
Рудольф не смог сдержаться и подмигнул Джонни Хиту.
— Я знаю, кто ты такой, — продолжал в том же духе Гросетт. —
Ты республиканец, типа Кеннеди. А такой образец обеспечит победу
на выборах. Именно такой человек требуется старой партии.
— Теперь, когда ты достал меня своими похвалами, — сказал
Рудольф, — тебе ничего не остается, как поставить меня на пьедестал
или за стекло для всеобщего обозрения.
— Я знаю, куда тебя поставить. Твое место — в городской
мэрии, — сказал Гросетт. — Ты должен стать мэром. И могу
поспорить, я способен этого добиться. Ну, как тебе нравится такая
перспектива? Вряд ли ты захочешь стать сенатором. Сенатором от
штата Нью-Йорк? Думаю, тебе это не с руки, не правда ли?
— Сид, — мягко сказал Рудольф. — Да я же тебя поддразниваю,
неужели ты не понял? Действительно, я польщен. Загляну к тебе на
следующей неделе, обещаю.
— А теперь не мешает вспомнить, что мы на свадьбе, а не в
прокуренном номере отеля. Я намерен потанцевать с невестой. —
Поставив на стойку свой стакан, он, дружески хлопнув Сида по плечу,

отправился на поиски Вирджинии. Он с ней еще не танцевал и если не
станцует хотя бы раз, то, несомненно, начнутся всякие разговоры.
Уитби — маленький городок, тебя повсюду преследуют острые глаза и
болтливые языки.
Последовательный республиканец, потенциальный сенатор, он
подошел к невесте. Она стояла под навесом, скромная, застенчивая, в
веселом настроении, положив свою легкую ласковую ручку на локоть
своего новоиспеченного мужа.
— Не окажете ли честь? — церемонно спросил он.
— Все, что мое, — твое, — сказал Брэд. — Ты же знаешь!
Рудольф вихрем увлек Вирджинию в круг танцующих. Она
танцевала так, как и подобает невесте: ее холодная рука в его руке, ее
прикосновение к плечу было легким, как перышко, ее голова была
гордо откинута назад. Вирджиния понимала, что сейчас все девушки с
завистью взирают на нее, искренне желая оказаться в эту минуту на ее
месте, а мужчины — на месте ее мужа.
— Желаю тебе много счастья, — сказал, танцуя, Рудольф. —
Много, много лет безоблачного счастья.
Она тихо засмеялась.
— Я, конечно, буду счастлива, — ответила она и чуть прижалась к
нему бедром. — Не беспокойся. Брэд будет моим мужем, а ты —
любовником!
— Господи, опомнись, Вирджиния!
Она прижала пальчик к его губам, чтобы он замолчал, и они в
молчании закончили танец. Когда он подвел ее к Брэду, то уже
понимал, что ошибся, — все не так просто. Далеко не все образуется,
даже через миллион лет.
Рудольф не осыпал рисом новобрачных вместе с другими гостями,
когда они на машине Брэда отъезжали в свадебное путешествие.
Начинался медовый месяц. Он стоял на крыльце клуба рядом с
Калдервудом. Калдервуд тоже не бросал рис. Старик хмурился, и
нельзя было понять — то ли от своих мыслей, то ли из-за того, что
солнце било ему прямо в глаза. Еще раньше Калдервуд сказал, что ему
надо поговорить с ним, и поэтому Рудольф дал знак Джин, что они
встретятся позже, и она оставила мужчин наедине.

— Ну, что ты обо всем этом думаешь? — наконец спросил его
Калдервуд.
— Прекрасная свадьба!
— Я не об этом.
Рудольф пожал плечами:
— Кто знает, как сложится их совместная жизнь?
— Он теперь рассчитывает занять твою должность.
— Вполне естественно, — ответил Рудольф.
— Клянусь Богом, мне так хотелось, чтобы сейчас ты с моей
дочерью ехал в свадебное путешествие.
— Жизнь далеко не всегда такая, как нам хочется.
— Ты прав, конечно. — Калдервуд покачал головой. — Все равно я
ему до конца не доверяю, — сказал он. — Мне, конечно, неприятно
говорить так о человеке, который работает на меня и который женился
на моей дочери, но правды от себя не скроешь.
— Но со времени своего приезда сюда он не сделал ни одного
неверного шага, — сказал Рудольф. «Кроме одного, — мысленно
добавил он. — Не поверил тому, что я рассказал ему о Вирджинии.
Или же еще хуже — поверил, но это его не остановило и он все равно
женился». Но он ничего этого не мог сказать Калдервуду.
— Он ведь твой друг, я знаю, — продолжал Калдервуд. — Он хитер
как лиса. Ты знаешь его очень давно и веришь ему, и, уж если ты
притащил его сюда и поручил большой ответственный пост, значит, ты
в нем уверен. Но в нем есть что-то такое… — Калдервуд покачал своей
большой головой с желтовато-болезненным лицом, на котором уже
лежала печать приближающейся смерти. — Он пьет, он любитель баб.
Не нужно мне возражать, Рудольф, я знаю, что говорю… любит
азартные игры, и вообще он — из Оклахомы…
Рудольф фыркнул.
— Я все знаю, — продолжал Калдервуд. — Я — старик, и у меня
есть свои предрассудки. Но против реальности не попрешь. По-моему,
ты избаловал меня, Руди. За всю свою долгую жизнь я никогда не
доверял ни одному человеку так, как тебе. Даже если тебе удавалось
заставить меня поступать вопреки моему мнению, а такое случалось
не раз, я был уверен, что ты никогда не пойдешь против моих
интересов, никогда не ввяжешься в интригу, не станешь подрывать
мою репутацию.

— Благодарю вас за добрые слова, мистер Калдервуд.
— «Мистер Калдервуд», все время «мистер Калдервуд», —
недовольно заворчал старик. — Неужели и тогда, когда я буду лежать
на смертном одре, ты будешь по-прежнему называть меня «мистер
Калдервуд»?
— Благодарю вас, Дункан, — сказал Рудольф. Ему, правда, с
трудом удалось назвать его по имени.
— Передать Брэду Найту все свое дело, черт бы его побрал. — В
надтреснутом, 
старческом 
голосе 
Калдервуда 
послышалось
сожаление. — Даже если это произойдет после моей смерти. У меня
душа разрывается на части. Но если ты скажешь, то… — он замолчал.
Рудольф вздохнул. Всегда в жизни приходится кого-то предавать,
подумал он.
— Я ничего не говорю, — тихо ответил Рудольф. — В нашем
юридическом отделе есть один молодой юрист по имени Матерс.
— Я знаю его, — сказал Калдервуд. — Парень со светлым лицом,
очкарик, у него двое детишек. Из Филадельфии.
— У него ученая степень Уортонской школы бизнеса. Потом он
учился на юридическом факультете Гарвардского университета.
Работает у нас уже четыре года. Знает дело. Он не раз приходил ко мне
в офис. Он может зарабатывать гораздо больше, чем у нас, в любой
юридической фирме в Нью-Йорке, но он не хочет, ему нравится жизнь
здесь, в Уитби.
— О'кей, — сказал Калдервуд. — Скажи ему об этом завтра.
— Лучше вы, Дункан. — Второй раз в жизни Рудольф назвал его
по имени.
— Ну, как всегда, — ответил старик. — Мне не нравится то, что ты
советуешь мне сделать, но я чувствую, что ты прав. Ну а теперь
пойдем выпьем еще шампанского. Видит Бог, я выложил за него кучу
денег, имею право и сам выпить.
О новом назначении было объявлено в тот день, когда новобрачные
вернулись из свадебного путешествия.
Брэд воспринял новость спокойно, как и подобает джентльмену, и
никогда не спрашивал у Рудольфа, кто принял такое решение. Но через
три месяца ушел из корпорации и уехал с Вирджинией в Тулсу, где

отец взял его в партнеры в свой нефтяной бизнес. В первый день
рождения Инид он прислал чек на пятьсот долларов на ее счет в банке.
Брэд регулярно писал им веселые, беззаботные, дружеские письма.
Дела у него идут хорошо, сообщал он, и он зарабатывал гораздо
больше, чем раньше. Ему нравилось жить в Тулсе, где ставки в игре в
гольф были куда выше, щедрее, с типично западным размахом, и за три
субботы подряд он выиграл на площадке тысячу долларов.
Вирджинию все здесь любят, и у нее появилась масса друзей. Она тоже
увлеклась гольфом. Брэд советовал Рудольфу вложить деньги в нефть.
«Это все равно что снять деньги с ветки дерева», — писал он ему. По
его словам, он хочет только воздать должное Рудольфу за то, что он
сделал для него, и это — прекрасная возможность расплатиться с ним
за все.
Из-за грызущего чувства вины — Рудольф не мог забыть того
разговора с Дунканом Калдервудом на крыльце загородного клуба, —
Рудольф стал вкладывать свои деньги в нефтяную компанию Брэда
«Питер Найт и сын». Кроме того, по заключению Джонни Хита,
принимая во внимание двадцатисемипроцентную скидку на налоги,
которая 
предоставлялась 
нефтедобывающей 
промышленности
Соединенных Штатов, игра стоила свеч. Джонни проверил
кредитоспособность компании «Питер Найт и сын» и обнаружил, что
она находится в категории «А», и такие кредиты соответствовали
капиталовложениям Рудольфа до последнего доллара.

жүктеу/скачать 4,7 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: