Маргарет Митчелл Унесенные ветром

вызвала переполох во всем доме. После этого у Сьюлин явно поубавилось желания хныкать – во всяком случае,

в присутствии Скарлетт.

    Скарлетт не соврала, говоря, что хочет, чтобы лошадь отдыхала, но она сказала лишь полуправду. Другая

половина правды заключалась в том, что сама Скарлетт в первый же месяц после окончания войны побывала с

визитами у всех соседей, и то, что она увидела на знакомых с детства плантациях, в домах у знакомых с детства

людей, сильнее поколебало ее мужество, чем ей хотелось бы в этом признаться.

    У Фонтейнов – благодаря отчаянной скачке, вовремя предпринятой Салли, – дела шли лучше, чем у других,

но их положение казалось благополучным лишь на фоне поголовного бедствия. Бабушка Фонтейн так до конца

и не оправилась после сердечного приступа, приключившегося с ней в тот день, когда она возглавила борьбу с

пожаром и отстояла от огня свой дом. Старый доктор Фонтейн медленно поправлялся после ампутации руки.

Тони и Алекс неумело пахали и мотыжили землю. Перегнувшись через ограду, они пожали Скарлетт руку,

когда она приехала их проведать, и отпустили шуточки по адресу ее разваливающейся повозки, но в глубине их

темных глаз притаилась горечь: ведь подсмеиваясь над Скарлетт, они подсмеивались и над собой. Она

попросила их продать ей кукурузных зерен для посева, и они пообещали выполнить ее просьбу и тут же

ударились в обсуждение хозяйственных проблем. Рассказали, что у них двенадцать кур, две коровы, пять свиней

и мул, которого они пригнали домой с войны. Одна из свиней только что сдохла, и они боятся, что за ней могут

пасть и другие. Слушая, как эти бывшие денди, для которых модный галстук был едва ли не главным предметом

серьезного беспокойства, озабоченно говорят о свиньях, Скарлетт рассмеялась, и в ее смехе тоже прозвучала

горькая нотка.

    Все очень радушно принимали ее в Мимозе и настояли, чтобы она взяла кукурузные семена в подарок, без

денег. Фонтейновские темпераменты мгновенно вспыхнули как порох, когда она положила зеленую купюру на

стол, и братья наотрез отказались принять деньги. Скарлетт взяла зерна и украдкой сунула долларовую бумажку

в руку Салли. Сейчас Скарлетт просто не верилось, что эта Салли – та самая молодая женщина, которая

принимала ее восемь месяцев назад, когда она только что возвратилась в Тару. Та Салли тоже была очень

бледна, но дух ее не был сломлен. Теперь она казалась мертвой, опустошенной, словно поражение Юга отняло у

нее последнюю надежду.

    – Скарлетт, – прошептала она, сжимая купюру в руке. – К чему было все это? За что мы сражались? О, мой

бедный Джо! Мой несчастный малютка!

    – Я не знаю, за что мы сражались, и не желаю знать, – сказала Скарлетт. – Меня это не интересует. И никогда

не интересовало. Война – мужское занятие, а не женское. Меня сейчас интересует только одно – хороший

урожай хлопка. Возьми этот доллар и купи Джо какую-нибудь одежку. Видит бог, она ему не помешает. Я не

намерена вас грабить, как бы Алекс и Тони ни старались быть рыцарями.

    Братья проводили ее до повозки, галантно, невзирая на свой оборванный вид, помогли ей взобраться на

козлы, пошутили – весело и непринужденно, чисто по-фонтейновски, – но картина их обнищания стояла у

Скарлетт перед глазами, когда она покидала Мимозу, и по спине у нее пробегал холодок. Она сама так устала от

нищеты и скаредности! Как приятно было бы увидеть людей, живущих в довольстве, не тревожась о куске хлеба

на завтрашний день!

    Кэйд Калверт возвратился к себе в Сосновые Кущи, и Скарлетт, поднявшись по ступенькам старого дома, в

котором она так часто танцевала в былые счастливые времена, и поглядев Кэйду в лицо, увидела на нем печать

смерти. Кэйд страшно исхудал и все время кашлял, полулежа на солнце в кресле, набросив на колени плед, но

при виде Скарлетт лицо его просветлело. Небольшая простуда застряла у него где-то в грудной клетке, сказал

он, делая попытку подняться Скарлетт навстречу. Слишком много приходилось спать под дождем. Но скоро он

поправится и вместе со всеми примется за дело.

    Кэтлин Калверт, заслышав их голоса, вышла из дома на веранду. Глаза ее встретились за спиной брата с

глазами гостьи, и Скарлетт прочла в них горькую истину и отчаяние. Кэйд, быть может, и не понимал, но

Кэтлин понимала. В Сосновых Кущах царило запустение, в них буйствовали сорняки, на полях начала

пробиваться молодая сосновая поросль, а дом стоял заброшенный, неопрятный. Сама Кэтлин очень похудела и

держалась натянуто.

    Кэтлин и Кэйд жили в этом пустом, странно гулком доме вместе со своей мачехой-янки, четырьмя

маленькими единокровными сестренками и Хилтоном – управляющим-янки. Скарлетт всегда недолюбливала

Хилтона, как не любила она и отцовского управляющего Джонаса Уилкерсона, а сейчас, когда Хилтон не спеша

направился к ней и приветствовал ее как равный равную, невзлюбила еще пуще. Прежде его отличала та же

смесь угодливости и нахальства, которая была присуща и Уилкерсону, но теперь, когда мистер Калверт и

Рейфорд погибли на войне, а Кэйд был смертельно болен, всю угодливость Хилтона как ветром сдуло. Вторая

миссис Калверт никогда не умела поставить себя с неграми-слугами так, чтобы заслужить их уважение, и

трудно было ожидать, что она больше преуспеет с белым слугой.

    – Мистер Хилтон был так добр, что не покинул нас в эти трудные времена, – явно нервничая и неуверенно

поглядывая на свою молчаливую падчерицу, произнесла миссис Калверт. – Чрезвычайно добр. Вы, вероятно,

слышали, как он дважды спас наш дом, когда здесь был генерал Шерман. Просто не знаю, что бы мы делали без

него, ведь у нас совсем нет денег, и Кэйд…

    На бледных щеках Кэйда вспыхнул румянец, а Кэтлин опустила длинные ресницы и сжала губы. Скарлетт

видела, что их душит бессильный гнев – нелегко им было чувствовать себя в долгу у этого управляющего-янки.

А миссис Калверт, казалось, вот-вот заплачет. Опять она совершила какую-то оплошность. Она вечно попадала

впросак. Прожив в Джорджии двадцать лет, она так и не научилась понимать этих южан. Она никогда не знала,

чего не следует говорить своим пасынкам, и вместе с тем, что бы она ни сказала и ни сделала, они были

неизменно вежливы с ней. И она давала в душе обеты богу, что уедет на Север, к родителям, забрав с собой

детей, и оставит навсегда этих высокомерных, загадочных и чуждых ей людей.

    После таких визитов у Скарлетт отпала охота навещать Тарлтонов. Все четыре брата погибли на войне,

усадьбу сожгли. Тарлтоны ютились теперь в домике управляющего, и Скарлетт никак не могла заставить себя

поехать их проведать. Но Сьюлин и Кэррин упрашивали ее, и Мелани сказала, что это было бы не по-соседски –

не проведать мистера Тарлтона, вернувшегося с войны, – и как-то в воскресенье они все же собрались и

поехали.

    Это посещение было самым тяжелым из всех.

    Приближаясь к развалинам дома, они увидели Беатрису Тарлтон: в рваной амазонке, с хлыстом под мышкой,

она сидела на ограде загона и безучастно смотрела в никуда. Кривоногий, малорослый чернокожий

малый-объездчик лошадей – сидел с ней рядом, и вид у него был не менее угрюмый, чем у нее. Загон, в котором

всегда резвились жеребята и стояли спокойно-грациозные породистые кобылы, был пуст, если не считать

одного-единственного мула, на котором мистер Тарлтон возвратился с войны домой.

    – Клянусь богом, я просто не знаю, куда себя девать теперь – после того, как не стало моих красавцев, –

сказала миссис Тарлтон, соскакивая с изгороди. Стороннему человеку могло бы показаться, что она говорит о

своих четырех погибших на войне сыновьях, но гости из Тары поняли, что речь идет о лошадях. – Все мои

красавчики пали. И моя бедняжка Нелли! Останься у меня хотя бы Нелли! Ничего, кроме этого проклятого

мула. Проклятого мула, – повторила она, с возмущением глядя на костлявое животное. – Это же оскорбление

памяти моих чистокровных красоток – держать в их загоне мула. Мулы – это противоестественные,

ублюдочные создания, и следовало бы издать закон, запрещающий их разводить!

    Джим Тарлтон, обросший косматой бородой, делавшей его совершенно неузнаваемым, с громкими

приветствиями появился из домика управляющего и расцеловался с дамами, а следом за ним оттуда высыпали и

его четыре рыжеволосые дочки в залатанных платьях, спотыкаясь о вертевшихся в ногах черных и пегих собак,

которые при звуках чужих голосов всей дюжиной с лаем бросились наружу. И от напускной веселости,

проявляемой всем этим семейством, Скарлетт мороз подрал по коже – это было еще страшнее, чем затаенная

горечь в глазах обитателей Мимозы или дух смерти, витавший над Сосновыми Кущами.

    Тарлтоны настояли, чтобы гостьи остались отобедать, – ведь теперь такие посещения стали редкостью,

говорили они, и ужасно хочется узнать какие-нибудь новости. У Скарлетт не было никакой охоты засиживаться

в гостях – атмосфера этой семьи действовала на нее угнетающе, – но ее сестрам и Мелани хотелось побыть

подольше, и в конце концов они все остались обедать и тактично отведали немножко мяса и сушеных бобов,

которыми их потчевали.

    По поводу скудости угощения было отпущено немало шуток, и сестры Тарлтон так заливались смехом,

рассказывая, к каким ухищрениям научились они прибегать, переделывая свои старые туалеты, словно смешнее

этого ничего нельзя было придумать. Мелани вторила им, с изумившей Скарлетт шутливостью оживленно

повествуя о лишениях и трудностях, которыми полна их жизнь в Таре. А у Скарлетт слова не шли с языка. Дом

казался ей опустевшим без четырех высоченных братьев Тарлтонов, которые должны были бы сидеть здесь,

развалясь в креслах, покуривая сигары и поддразнивая девушек. А если она ощущает эту пустоту, то что же

должны чувствовать сами Тарлтоны, мужественно разыгрывающие веселую комедию перед своими соседями?

    Кэррин говорила мало, но когда все встали из-за стола, она подошла к миссис Тарлтон и что-то прошептала

ей на ухо. Миссис Тарлтон изменилась в лице, вымученная улыбка сползла с ее губ, она протянула руку и

обхватила тоненькую талию Кэррин. Они вместе вышли из комнаты, и Скарлетт, почувствовав, что она больше

ни секунды не может оставаться в этих стенах, последовала за ними. Они пошли по дорожке через сад, и

Скарлетт увидела, что их путь ведет к семейному кладбищу. Повернуть обратно к дому теперь было уже

невозможно. Это выглядело бы слишком грубо. Но зачем же Кэррин понадобилось тащить мать к могилам ее

сыновей, в то время как Беатриса Тарлтон так старалась держаться мужественно?

    За кирпичной оградой, под темными кедрами, белели два новых мраморных надгробия – настолько новых,

что дождь еще ни разу не успел забрызгать их красной глиной.

    – Мы получили их на прошлой неделе, – с гордостью объяснила миссис Тарлтон. – Мистер Тарлтон поехал в

Мейкон и привез их в фургоне.

    Надгробные плиты! Сколько же они могли стоить? Сочувствие, которое поначалу испытывала Скарлетт к

Тарлтонам, внезапно испарилось. Люди, которые могут тратить драгоценные деньги на могильные плиты, в то

время как еда так дорога, что к ней не подступиться, не заслуживают симпатии. И к тому же на плитах были

высечены надписи – по нескольку строк на каждой. А чем больше слов, тем больше денег. Вся семейка, как

видно, рехнулась! А во что еще обошлось им привезти сюда тела трех братьев! Тело Бойда так и не нашли.

    Между могилами Брента и Стюарта возвышалось надгробие с надписью: «Они были добрыми и любящими

при жизни и в смерти остались неразлучны».

    На другом надгробии были высечены имена Бойда и Тома и какая-то латинская надпись, начинавшаяся

словами: «Duke et…» Но Скарлетт это ничего не говорило, так как во время пребывания в Фейетвиллском

пансионе ей как-то удалось обойти латынь стороной.

    Отвалить столько денег за могильные плиты! Нет, они просто идиоты! Скарлетт была так возмущена, словно

Тарлтоны пустили на ветер ее деньги, а не свои.

    А в глазах Кэррин появился какой-то необычный блеск.

    – Какие прекрасные слова, – прошептала она, указывая на первое надгробие.

    «Понятно, это в ее вкусе. Всякая сентиментальность трогает ее до слез».

    – Да, – сказала миссис Тарлтон. Голос ее потеплел. – Нам казалось, что это очень хорошая надпись, – они ведь

погибли почти одновременно. Сначала Стюарт, а потом Брент – он подхватил знамя, выпавшее из рук брата.

    На обратном пути Скарлетт была молчалива. Она думала о том, что видела в домах, которые посетила, и

невольно возвращалась мыслями к тем временам, когда край этот процветал и в каждом доме было полно

гостей, полно черных слуг и полно денег, а на усердно обработанных полях величаво взрастал хлопок.

    «Еще через год все эти поля покроются молодой сосновой порослью, – подумала она, глядя на обступавший

поля со всех сторон лес, и по телу у нее пробежала дрожь. – Без негров мы едва-едва сумеем свести концы с

концами. Никто не сможет обработать большую плантацию без негров, и много земли останется невозделанной,

и скоро на месте полей снова подымутся леса. Никто не сможет посеять много хлопка, и как же мы будем тогда

жить? Какая участь ждет всех плантаторов? Городские жители как-нибудь устроят свою жизнь. Они всегда

находили пути. А плантаторы будут отброшены на сто лет назад, к временам первых пионеров, бревенчатых

хижин, крошечных клочков обработанной земли и жизни на грани вымирания».

    «Нет, – подумала она мрачно. – Не бывать такому с Тарой. Скорее я сама впрягусь в плуг. Вся округа, весь

штат может, если им это нравится, зарастать лесами, но в Таре я этого не допущу. И я не стану разбазаривать

последние деньги на могильные плиты и тратить время на вздохи по проигранной войне. Мы как-нибудь

выкрутимся. Я знаю, что мы бы все выкрутились, если бы мужчин не перебили на войне. Потеря негров – это

еще не самое худшее из зол. Ужасна потеря мужчин, молодых мужчин. – Она снова подумала о четырех братьях

Тарлтонах, о Джо Фонтейне, о Рейфорде Калверте, о братьях Манро и о всех прочих юношах из Фейетвилла и

Джонсборо, чьи имена читала в списках раненых и убитых. – Мы бы как-нибудь справились, если бы уцелело

достаточно мужчин, но…»

    Новая мысль неожиданно поразила ее: а что, если она захочет снова выйти замуж? Конечно, ей это ни к чему.

Одного раза вполне достаточно. К тому же единственный человек, за которого она могла бы пожелать выйти

замуж, уже женат и неизвестно еще, жив ли. Но что, если ей все-таки захочется выйти замуж? Кто же теперь

остался? Кто мог бы жениться на ней? Мысль эта потрясла ее.

    – Мелли, – сказала она, – какая же участь ждет теперь наших женщин-южанок?

    – Что ты имеешь в виду?

    – То, что я сказала. Что с ними будет? Им же теперь не за кого выйти замуж. Понимаешь, Мелли, после того

как всех мужчин перебили, тысячи женщин в Южных штатах обречены будут умереть старыми девами.

    – И бездетными, – добавила Мелани: ей эта сторона вопроса казалась наиболее существенной.

    По-видимому, такая мысль уже не раз приходила в голову Сьюлин, сидевшей в глубине повозки, потому что

она вдруг расплакалась. Сьюлин не получала вестей от Фрэнка Кеннеди с самого Рождества и не знала – плохая

ли работа почты тому виной или непостоянство ее возлюбленного, который лишь играл ее чувствами и уже

забыл о ней. А может быть, он погиб в последние дни войны, что было бы, конечно, все же предпочтительнее,

чем оказаться брошенной. Погибший возлюбленный придает хотя бы некий ореол значительности своей

безутешной невесте – вроде того, какой окружает теперь Кэррин и Индию Уилкс, – в то время как на долю

брошенной не достается ничего.

    – О, бога ради, перестань! – воскликнула Скарлетт.

    – Да, тебе легко говорить! – всхлипывала Сьюлин. – Ты была замужем, у тебя ребенок, все знают, что был

кто-то, кто тебя любил. А каково мне? И у тебя еще хватает низости бросать мне в лицо, что я старая дева, хотя

ты понимаешь, что это не моя вина! По-моему, это гадко!

    – Ну, замолчи! Ты знаешь, я терпеть не могу тех, кто вечно хнычет. Ты прекрасно понимаешь, что наш

старина Джо – Рыжие-Бакенбарды цел и невредим и скоро вернется и женится на тебе. Он достаточно для этого

глуп. Другое дело, что я бы лично предпочла остаться старой девой, чем получить такого мужа.

    Какое-то время в глубине повозки царило молчание. Кэррин с рассеянным видом утешала сестру,

машинально поглаживая ее руку: мыслями она была далеко – на лесной тропе, по которой три года назад

скакала верхом с Брентом Тарлтоном, – и в глазах ее появился странный экзальтированный блеск.

    – Ах, – грустно вздохнула Мелани, – не могу себе представить Юг без наших прекрасных юношей! А как бы

он расцвел, будь они живы! Мы должны быть мужественными, энергичными и умными, как они, Скарлетт. Все

мы, у кого есть сыновья, должны вырастить их достойными занять место ушедших, вырастить их такими же

храбрыми, как те.

    – Таких, как они, уже не будет никогда, – тихо сказала Кэррин. – Никто не может их заменить.

    И весь остаток пути они больше не разговаривали.

    Как-то, несколькими днями позже, Кэтлин Калверт на закате солнца приехала в Тару. Приехала она, сидя

верхом в дамском седле на муле – такой жалкой, хромоногой, вислоухой твари Скарлетт отродясь еще не

видала, – да и сама Кэтлин – в платье из вылинявшей полосатой бумажной ткани, которая раньше шла только на

одежду для слуг, в шляпе, завязанной под подбородком обрывком шпагата, – являла собой почти столь же

жалкое зрелище. Она подъехала к дому, но не спешилась, и Скарлетт с Мелани, стоявшие на крыльце, любуясь

закатом, спустились по ступенькам ей навстречу. Кэтлин была так же бледна, как и Кэйд в тот день, когда

Скарлетт заезжала их проведать, – бледное, суровое лицо ее казалось застывшим, как фарфоровая маска, словно

она дала обет молчания и боялась хоть единым словом его нарушить. Но сидела она на своем муле очень прямо

и голову держала высоко.

    Скарлетт внезапно вспомнился прием у Уилксон и как они с Кэтлин перешептывались по поводу Ретта

Батлера. Как свежа и хороша была в тот день Кэтлин в пене голубого органди с душистыми розами у пояса, в

маленьких черных бархатных туфельках, зашнурованных крест-накрест вокруг стройных лодыжек. Ничто не

напоминало прежней грациозной девочки в этой застывшей фигуре, каменно восседавшей на муле.

    – Нет, заходить я не буду, спасибо, – сказала она. – Я заехала только сообщить вам, что выхожу замуж.

    – Как?

    – За кого же?

    – Кэти, какая великолепная новость!

    – Когда же свадьба?

    – Завтра, – сказала Кэтлин, и что-то в ее голосе смело радостные улыбки с их лиц. – Я приехала сообщить

вам, что венчаюсь завтра в Джонсборо… и никого из вас не приглашаю на свадьбу.

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: